приметный. Неужели яйцо протухло? За рыбу были спокойны, знали, как уберегать: летом хоть и холодно, и солнце низкое, а хранить продукт все равно надо. Просто в лед положить — пропадет, луч солнечный лед насквозь пронзит и под ним рыбу нагреет, напарит.
А яйцо, оно ж протухнуть могло и прежде, чем в лед попало.
Подошли и видят — шевелится мешковина. И еще скрип, будто по морозному снегу кто-то большой ходит.
Откинули мешковину — и отпрянули. Еще бы — от яйца только скорлупки остались, маленькие. Скорлупу тварь и ела.
Тварь — потому что другое название этому существу в голову не приходило. Походила тварь на поросенка, домашнего, упитанного, розовенького. Не совсем гладкого — тело было покрыто отростками, вроде волосиков, только потолще, со спичку. И длиной аккурат с нее же. И заканчивается волосок словно фосфорной головкой, темной, налитой. Ветер слабый, а волоски шевелятся. Уж на что Иван Егорович человек бывалый, и то в первое мгновение оторопел. Сыновья же просто застыли и не могли пошевелиться, смотрели неотрывно на тварь и даже перекреститься не доставало сил.
А у Ивана Егоровича — достало. Перекрестился, вздохнул глубоко и тумаками привел сынов в чувство.
Те опомнились, перевели дух, и младший, Петр тут же предложил тварь убить. Проку в ней, в поганой!
Страх сына огорчил Ивана Егоровича. Малодушие среди поморов редкость, малодушный помор долго не живет. Убитой диковине, объяснил он, ценя одна, а живой — другая. Совсем другая. За мертвого индрик-звереныша Башметовы девять лет назад полтысячи получили, дали бы и больше, да собаки звереныша попортили, кус отъели. А за живую тварь столько заплатят, что хватит и новую шняву купить, и брату помочь, и — да много чего, загадывать не след, мечтания допреж денег сомнительны, мешают. Нужно срочно плыть в Архангельск, где стоит шхуна «Корнуолл», на которой приплыл охочий до редкостей английский лорд Водсворт (для Ломоносова всякий праздный англичанин был лордом).
Преодолевая отвращение (что само по себе было странным, отвращение к любой морской живности у поморов в редкость), Ломоносовы нехотя забрались в шняву и под парусом пустились в обратный путь.
Спустя три часа они поняли, что тварь голодна. Голодом лютым, нетерпимым. Как поняли — и сами не могли бы сказать. Словно в голове прозвучал чужой голос на чужом языке, но так прозвучал, что не понять — невозможно.
Бросили твари треску. Та припала пастью — небольшой, узкой. Припала и впрыснула что-то в рыбу, отчего та порозовела и набухла. А потом — высосала треску, оставив лишь чешую. Бросили другую рыбину, третью. Похоже, тварь насытилась, успокоилась ненадолго.
Через час все повторилось. Горазда жрать, куда свинье!
На второй день запас рыбы подуменьшился, и к сынам опять стала подкатываться тоска. Но Иван прикрикнул на них, хоть и у самого на душе не кошки — рыси скребли. До чего бы дошло, будь у них меньше трески, или идти пришлось бы долее, он старался не задумываться. По счастью, цель была близка, и вскоре они подошли к «Корнуоллу» с морской стороны. Иван не хотел, чтобы о редкости прознали на берегу. Люди сметливы, поймут, что недешево отдаст он тварь, а время лихое, за грош души лишить могут. К чему вводить народишко в соблазн?
По счастью, время было самое раннее, хоть и светлое, и лорда они застали на шхуне. Тот посмотрел на тварюгу — и ударили по рукам. Год военный, цены другие, но все-таки Иван остался доволен.
Уже на берегу он признался себе: доволен не заработком (он продал и остаток трески), а тем что вернулся живым. Еще немного, и он бы скормил твари сынов, а потом и себя. Не ради деньги, зачем мертвецу деньги. Просто воля человеческая имеет предел, даже воля помора. А тварь и была этим пределом.
2
Джон Водсворт не был лордом, хотя в юности и стремился к титулу. Унаследовав от отца, одного из крупных пайщиков Ост-Индийской компании значительное, хотя и не огромное состояние, он решил посвятить себя службе Его Величеству королю Георгу. Уже восемь лет он выполнял весьма щекотливые поручения, побывав, наверное, во всех европейских странах. Ему принадлежала идея выдавать себя за ученого-натуралиста. Даже самые подозрительные люди к ученым-натуралистам относятся покровительственно и благодушно. За торговым представителем, дипломатом или военным атташе будут следить лучшие сыщики, ученый-натуралист же встретит радушный прием, и в поисках бабочек или ящериц может безнаказанно появляться в самых сокровенных уголках полицейского государства.
Разумеется, для того, чтобы создать достоверный образ, пришлось потрудиться. Экспедиция в Южную Америку, полдюжины публикаций, знакомство с ведущими натуралистами трех империй стоили времени и упорных занятий, но бабочка, обитающая в Девонширских болотах и названная его именем, служила феей, открывающей любые или почти любые двери.
В Архангельске Водсворт проводил негласную инспекцию, стараясь оценить перспективность полномасштабной военной операции против большевистской России. Удивительно, но маска ученого приросла к лицу настолько прочно, что он порой и мыслил как ученый, без гнева и пристрастия, и потому решил рекомендовать особо на интервенцию в Россию не тратиться. Зряшный труд. Он знал, как подать материал — не грубо, в лоб, этого наверху не любили. Но правильно расставленные акценты способны внушить начальству мысль исподволь, так, что оно, начальство, будет искренне убеждено, будто принимает нужное решение исключительно по собственному разумению.
В полдень он собирался поднимать якорь — его миссия была завершена.
Когда в пять утра к борту «Корнуолла» подошло поморское суденышко, Водсворт только по многолетней привычке приказал принять русского рыбака. От ученого ждут, что он с восторгом будет рыться в чем угодно ради возможности отыскать неведомую прежде бабочку или ракушку.
Но то, что привез рыбак, поразило Водсворта. Он понял, что это — действительно величайшее открытие, и все годы службы, быть может, нужны были лишь для того, чтобы оказаться в этом месте в это время.
Поторговавшись — поначалу рыбак запросил немыслимые деньги, — он приобрел ЭТО за цену вполне разумную. Приказав матросам поднять ЭТО на борт, он с восторгом первооткрывателя осматривал приобретение. Действительно первооткрывателя, рыбаки не в счет.
Точно в назначенное время «Корнуолл» поднял якорь и вышел в море. Немецкий флот был уже не тот, что в начале войны, тем не менее приходилось соблюдать осторожность.
Моряки соорудили для твари загончик, сверху навесили брезент. Судя по виду, чувствовала себя тварь превосходно — высасывала рыбу (пищеварение ее, будучи внешним, напоминало пищеварение паука), шевелила отростками и — менялась. Она претерпевала метаморфозу!
Водсворт дважды в день зарисовывал тварь,
