плечо:
— У вас дверь была открыта. Я сейчас уеду, а вы, пожалуйста, запритесь. Уже поздно, а в лесу, наверное, лешие и духи водятся.
Незнакомец вышел, Настя услышала гул мотора — и наступила тишина, разбавляемая звуком падающих редких капель воды из крана. Девушка сорвалась с места, выбежала на крыльцо и уставилась на открытую дверь. Но этого просто не могло быть! Она точно помнила, что запиралась, как же он вошёл? Или от усталости она забыла закрыть замок? Но как бы там ни было — мужчина оказался порядочным и честным, не испугал одинокую девушку и даже не попытался сделать что-то гадкое. Настя повернула ключ и устало прислонилась к стене. Как бы ни было велико её желание остаться здесь и уснуть где-нибудь в уголочке, надо убрать инвентарь, включить фильтры для воды и возвращаться домой. А с раннего утра опять на работу…
***
Баба Света долила кипятка в Настину чашку и тихо сказала:
— Уезжать тебе надо, девка, нет тут у тебя надежды на что-то светлое. И чего ты на ту ферму-то подалась? Ты сколько языков знаешь?
— Три, — тихо ответила Настя и улыбнулась своим воспоминаниям. Пусть отец и морщился, но мама была непреклонна в этом вопросе и иногда по нескольку часов говорила с дочерью исключительно на каком-нибудь языке — чаще на английском, реже на немецком, а когда хотела повеселиться, хотя это было очень редко, то переходила на испанский.
— Ну, — расстроенно проговорила баба Света, — надо было куда-то в солидные конторы устраиваться. Кому там в том усть-пердюйском навозе языки твои нужны?
— Баба Света, везде дипломы и опыт работы требуется, а у меня ни того, ни другого. Вот рассчитаюсь с отцовскими долгами, даст бог, учиться начну, тогда и посмотрим.
— Тебе, Настёна, родственников бы поискать. Гладишь, полегче бы стало.
Настя через силу улыбнулась и подула на руки, пытаясь согреть ледяные пальцы:
— Да все наши родственники по отцу тут живут — чего их искать, только помогать не торопятся, а со стороны мамы нет у нас никого, баб Света. Мама никогда о своих родных ничего не говорила. Только думаю, что не здешняя она, да по её внешности это и так видно было. У нас все русявые, а она вон какая была! И глаза немного раскосые.
Соседка улыбнулась и отхлебнула из чашки. Затем чуть наклонила голову набок и заметила:
— Так и ты вся в мать. Потому и заглядываются на тебя все мужики от мала до велика. Тронуть только боятся, потому что знают, что за такими чернявыми семьи стоят, а эти и зарезать могут.
Настя испуганно посмотрела на женщину и прошептала:
— Вы что говорите такое? Это как это — зарезать?
Баба Света молча покачала головой, затем тяжело поднялась и вышла из комнаты. Вскоре вернулась с небольшим зеркалом и поставила его на стол.
— Смотри в него. Кого видишь?
— Себя. Кого же ещё, — недовольно буркнула Настя.
— Эх, девка, а ты внимательнее смотри. Ну? Ты таких у нас много видала? Правильно, ни одной! Волосы тёмные, почти чёрные, глаза, сама говорила, раскосые. Яркая вся, будто тебя в горах нашли. А от папаши твоего непутёвого ничего нет. И не спорь со мной, мала ещё. Не наша ты, Настёна, имя только дали тебе местное, да и то по ошибке. Вот мать твоя правильно звалась — Бэлла. Это имя и тебе больше подходит. Так что надо искать семью, девка, твою семью. Из которой мать твоя была. А Степановы родственники тебе не помощники. Только пьянки да гулянки на уме, вон даже с долгами не помогают. Никак не пойму, и что в Стёпке мать твоя нашла? Гуляка, раздолбай да в долгах как в шелках. И она будто княгиня какая южная. Вот правильно народ говорит — любовь зла, полюбишь и Степана. А что в той любви было? Ни тебе счастья, ни тебе денёг, одно только было на уме — разбогатеть да соседям всем носы утереть. А чем закончилось? Ох, беда-беда, и сам не жил, и дочь живьём схоронил в этой глуши.
Настя слушала соседку, чувствуя, как непомерная усталость ложилась тяжким грузом на плечи, глаза закрывались, сон сковывал девушку своими крепкими объятиями.
— Давай вставай, я тебе на кухне постелю. Там и теплее будет, и поспишь подольше. А я завтра утром тебя разбужу.
— Неудобно как-то, баб Свет, я лучше домой пойду.
— Пойдёшь, пойдёшь. А теперь спи давай.
Настя свернулась под тёплым одеялом, вдыхая аромат сушёных трав, и провалилась в сон, услышав будто наяву «ашхы кечели бол, къыз»*. Мама часто говорила фразы на незнакомом языке, но только тогда, когда Настя уже спала, или пела песни, если рядом никого не было. Однако никогда не вспоминала и никогда не говорила о своих родных. У Насти были дедушка и бабушка, но только со стороны отца, с которыми мама держала себя очень строго. Она вообще была строгой, неразговорчивой, гордой Бэллой Башировной. И только с отцом становилась мягкой и преданной Белкой. Может, и права баба Света — нездешняя была её мама, только раньше никогда никто не задавал таких вопросов, а теперь и спросить не у кого. Ушла мама, так и не узнав, в какую западню загнал отец свою единственную дочь. Одно утешение у неё осталось — это Женя, который часто звонил и писал ей электронные письма. Любимый Женька…
*«ашхы кечели бол, къыз» — дословно «чтобы твоя ночь была хорошей, дочь» (иными словами — «спокойной ночи») — перевод с карачаевского языка.
Глава 2
Вечер встречи выпускников должен был состояться седьмого февраля. Настя криво усмехнулась и посмотрела на бабу Свету:
— Нет, баб Света, не пойду я. Ну куда я такая красавица попрусь? У меня и одежды-то подходящей не осталось, вот только юбка да брюки, пара блузок. Но я так похудела за эти полгода, что на мне всё висит, как дерюга на пугале огородном. Да и внешне… Мешки, над которыми глаза еле просматриваются.
Соседка укоризненно покачала головой и попробовала ещё раз:
— Надо пойти, Настён, отдохнёшь, развеешься, ты же совсем девчонка молоденькая, а заперла себя в доме та на работе, никого и ничего не видишь. Кстати, Евгения твоего сегодня мать встречала. Светилась прям от гордости за сыночка.
Настя удивлённо подняла брови и задумалась. Поезд приходил сразу после полудня, а Женя так и не позвонил, хотя уже наступил вечер. Она пожала плечами и нехотя поднялась — приезд любимого перевесил все её доводы
