Но зеленая дама отдала мне приказание не только из-за моего цвета — под моим красным кружком виднелся значок «Ищу смирения». После стычки с сыном верховного префекта мне велели носить его в течение недели. Возможно, зеленая не пожелала заметить другой мой значок — «1000 баллов», очень престижный. А может, ей просто захотелось джема.
Я взял джем в буфете, с почтительным кивком подал его зеленой и вернулся к своей открытке. На ней был изображен старый каменный мост в Гранате; легкая синева неба стоила лишних пяти цент-баллов. За десять цент-баллов я получил бы открытку с зеленой травой, но моя будущая невеста Констанс Марена, которой и предназначалась открытка, называла пестроту вульгарной. Ее родичи — старая цветовая аристократия — придерживались вчерашних взглядов на цвет, везде предпочитая приглушенные тона, хотя и могли выкрасить свой дом в самые яркие оттенки. Впрочем, для них много что было вульгарным, в том числе и род Бурых — выскочки, nouveau couleur, с их точки зрения. Поэтому я был лишь «будущим женихом». Отец договорился об этом «полуобещании», то есть Констанс имела на меня преимущественное право. Я едва не получил такого же права — все сорвалось в последний момент. Но так или иначе, сделка была выгодной — хотя мое семейство отделяло от серых всего три поколения, меня считали в достаточной мере старокрасным. А потому к нашей полупомолвке не следовало относиться несерьезно.
— Пишешь Рыбьей Морде? — с улыбкой спросил отец. — Вряд ли она забыла тебя так скоро.
— Да, — согласился я. — Но все же, несмотря на имя,[4]верностью она не отличается.
— A-а. Роджер Каштан уже вьется вокруг нее?
— Как муха вокруг тарелки с медом. Не называй ее Рыбьей Мордой, пожалуйста.
— Масла, — велела зеленая, — и пошевеливайся на этот раз.
Мы закончили завтракать, наскоро упаковали вещи и спустились к стойке. Отец стал объяснять носильщику, что наши чемоданы нужно отнести на вокзал.
— Чудесный день, — заметил, пока мы оплачивали счет, мужчина за стойкой — худощавый, с прекрасно вылепленным носом и одним ухом.
Потеря уха была обычным делом — они отрывались с пугающей легкостью. Необычным было то, что этот человек не позаботился вернуть ухо на место, хотя что тут сложного? Еще любопытная деталь: он носил свой синий кружок высоко на лацкане пиджака — этот негласный, но широко распространенный условный знак намекал, что за особую плату его носитель улаживал разные вопросы. И действительно, накануне вечером нам на обед подали раков, а он не отметил это в рационной книге. Это стоило нам половины балла, завернутого в салфетку и незаметно переданного по назначению.
— Каждый день чудесен, — приветливо откликнулся отец.
— Точно, — весело подтвердил тот.
Мы обменялись дежурными фразами: насчет отеля, что он чист и умеренно комфортен, и насчет нас, что мы не роняем репутации заведения, умеем вести себя за столом и не горланим в общественных местах. После этого служащий отеля спросил:
— Далеко собрались?
— В Восточный Кармин.
Поведение синего внезапно изменилось: он странно поглядел на нас, вернул наши книжки с баллами, пожелал приятного и спокойного времяпровождения — и тут же повернулся к другому клиенту. Мы вручили чаевые носильщику, еще раз проверили время отхода поезда и направились к первому из пунктов нашего маршрута.
— Гм, — хмыкнул отец, глядя на плохо нарисованную карту, после того, как мы отдали десять цент-баллов и очутились внутри ветхого, но чистенького домика. — Ничего не понимаю.
Плохо нарисованная карта, возможно, не волновала воображение, но полностью оправдывала свое наименование.
— Может, потому, что она пережила Дефактирование? — предположил я.
Карта была не только загадочной, но и невероятно редкой. Кроме геохроматической карты Прежнего мира в настольной игре фирмы «Паркер» то была единственная карта, составленная до Явления. Однако древность экспоната не делала его интересным. Мы какое-то время пялились на выцветшую бумагу, надеясь, что наше понимание, пусть и неправильное, перейдет на более высокий уровень. И потом, жалко было заплаченных денег.
— Чем дольше и пристальнее мы на нее глядим, тем больше получаем за ту же плату, — объяснил отец.
Я захотел было спросить у него, сколько нужно смотреть, чтобы нам еще остались должны, но не стал. Наконец он убрал свой путеводитель, и мы снова оказались под теплыми лучами солнца, чувствуя, что нас попросту обобрали на десять цент-баллов. Однако мы написали благодарственный отзыв: экспонат оказался посредственным, но музейщики-то были ни при чем.
— Папа…
— Да?
— Почему тот человек в отеле так странно повел себя, услышав про Восточный Кармин?
— Жизнь во Внешних пределах, как считают, отличается асоциальной динамикой, — ответил он, немного подумав, — и некоторые полагают, что обилие событий может породить прогрессистские настроения, а это поставит под угрозу Стабильность.
То была дипломатичная, но очень мудрая и провидческая реплика. Я не раз возвращался к ней мыслями в последующие дни.
— Хорошо, но что думаешь ты? — настаивал я.
Отец улыбнулся:
— Я думаю, что нам надо осмотреть Мемориал Оза. Даже если он уныл, как магнолия, то все равно это в тысячу раз занятней плохо нарисованной карты.
Мы зашагали к музею по шумным улицам Граната, с их теснотой, суетой и нечистотой, изнемогая от жары. Вокруг было множество людей, готовых удовлетворить ваши каждодневные нужды: сутенеры, продавцы воды и пирожков, рассказчики историй, умельцы, определяющие вес на глазок. В лавках по обе стороны улицы шла коммерция посерьезнее: их занимали сапожники, портные, продавцы всякой утвари, вычислители, готовые мигом что-нибудь умножить или разделить. Можно было зайти к модератору или крючкотвору и тут же получить консультацию, что означает то или иное правило и как его обойти. В одной лавке продавали исключительно парящие предметы, а другая специализировалась на посткодовой генеалогии. По пути нам попадалось необычно много желтых — возможно, они следили за нелегальным цветовым обменом, торговлей семенами и ношением колющих и режущих предметов.
Гранат, хоть и назывался региональным транспортным узлом, был расположен на задворках цивилизованного мира. Далее к востоку лежали только Красные Горы и редкие поселения-аванпосты вроде Восточного Кармина. На необитаемых диких землях водились мегазвери, встречались заброшенные городки неопределенного цвета и, вероятно, орудовали туземные банды. Все это возбуждало и тревожило одновременно. Двумя неделями раньше я вообще не знал о существовании Восточного Кармина и уж точно не думал, что меня пошлют туда на месяц подвергаться корректировке смирением. Мои друзья были в ужасе, возмущенные — кто слегка, а кто и посильнее — таким обращением со мной. Они обещали, что когда возьмутся за карандаш, то непременно составят воззвание к властям.
