с вами явно что-то не так! Неужто случившееся накануне до сих пор вас гложет? А после визита вашей подруги казалось, что вы успокоились! Я попрошу вашего дядюшку вызвать лекаря. Вы, должно быть, весь дом всполошили, сейчас будут спрашивать о вас… что же мне теперь им отвечать?.. — она встала и отошла от меня, уходя и обеспокоенно ворча при этом: — Вы же и сами не говорите, что случилось, ни тогда, ни сейчас, а как ваша покорная слуга может угадать, ведь я не лекарь и не знахарка, да и не провидица… Ах если бы бездарному можно было узнать, что на уме другого, только заглянув ему в глаза… — с этими словами она вышла за дверь, судя на вид из толстого тяжёлого дерева, и закрыла её за собой.
Стоило щелчку затвора поставить точку в её странном монологе, я вскочила, но потом рухнула обратно на кровать, как подкошенная. Голова резко и сильно закружилась, слабость подогнула мне колени. Да уж, эти ощущения мне знакомы — я давно уже не могла встать без посторонней помощи… ощущения знакомые, а вот всё остальное — нет.
При одном взгляде на эту комнату напрашивалось слово: детская. Нежные цветочные обои, розовый шёлковый балдахин вокруг кровати, бежевый ковёр и ажурная резьба по дереву на всей мебели. Что за ерунда… мне это снится? Я только что потеряла сознание в больнице, а открыла глаза уже здесь, однако вряд ли кто-то перенёс бы меня сюда из отделения умирающих…
Но почему всё такое настоящее? И разве во сне бывают такие чёткие, более-менее логичные последовательности событий? Эта… нянечка должна была, например, взять и превратиться в летучую мышь и улететь через окно. А я бы подумала: какая обыденность, она всегда так делает. До свидания, мышка в чепчике!
Вот это точно было бы сном — бред под маской рутины. А сейчас…
Я слишком реально ощущала длинный ворс мягкого ковра. Чувствовала запах постельного белья — лёгкий аромат лимона и мыла. И занавески на окне так ясно колышутся на ветру под солнцем…
Если это сон, то весьма приятный, что уж говорить. Однозначно лучше больничной палаты на пятерых человек, таких же безнадёжных, как я. Только вот ту боль ещё раз испытывать не хочется…
Я усилием воли подняла себя с кровати ещё раз. Колени подгибались, но я заставила себя сделать несколько шагов и внимательно огляделась. Шкаф, стол с креслом, белые вязаные салфетки на столешнице и тумбе, платья, висящие на вешалке. Посмотрев на розовое платье с рюшами, я слегка дезориентировалась. Не потому, что оно не соответствует никаким стандартам стиля… хотя это тоже. А потому, что меня как будто вытянуло из тела, и я стала видеть всё со стороны.
А следом пришли видения.
Лёгкая инструментальная музыка, многоголосый гул гостей. Большой зал отражает стенами и мраморным полом сотни огней, висящих как будто прямо в воздухе. Женщины в кринолиновых платьях ходят под руки с кавалерами или подружками.
— А где виновник торжества? — спрашивает одна, обмахиваясь пышным веером.
— Я его где-то здесь видела. Этот красавчик развлекается с той рыженькой бестией. Помнишь её?
Женщина с веером прячет усмешку за веером и тянет:
— Как же не помнить Маришу! Разве может кто-то ещё быть настолько уверенной в том, что окольцует сына главного дракона? Жаль эту девчонку!
Барышни смеются, ехидно щуря глаза. Я следую за ними, озираясь, и тут замечаю её…
Девушка в этом розовом нелепии с бантиками и оборками, которое я увидела в комнате, медленно движется вдоль стены, как будто пытаясь быть незаметной, но платье безобразного кричащего цвета выдаёт её присутствие всем и каждому. Проходящие мимо дамочки сдержанно фыркают, глядя на её одежду и странную причёску, похожую на высокий напудренный парик.
Девушка… нет, девочка — она вряд ли старше восемнадцати — упрямо глядит в пол, её губы дрожат, как будто она хочет что-то сказать насмехавшимся над ней дамам, но молчит. Она идёт к столу, накрытому белоснежной скатертью, — наверное, чтобы взять бокал вина и немного отвлечься. Однако за шаг от цели из ниоткуда вылетает хохочущий парень, за которым бежит такая же весёлая девица, и сбивает девочку с ног. Она рефлекторно хватается за скатерть, и мне хочется крикнуть: нет! Потому что это фатальная ошибка…
Бокалы со звоном падают прямо на неё, некоторые разбиваются, встречаясь с полом. Девушка оказывается с ног до головы облита красным пахучим вином. Её платье безнадёжно испачкано, и розовый цвет с пятнами красного смотрится до безумия нелепо. Меня обжигает стыдом, словно это я упаа у всех на глазах. Рядом кто-то начинает смеяться, девочка делает неловкую попытку встать, но поскальзывается на луже, и я уже чувствую, как ей будет больно, когда она упадёт…
Но виновник события, тот парень, ловит её за руку и крепко держится на ногах, что позволяет удержаться и ей.
И что-то происходит. Яркая вспышка на миг ослепляет всех, а потом я вижу, как на их запястьях появляются горящие золотые браслеты. Но эти светящиеся браслеты как будто… вытатуированы на самой коже.
Девочка поднимает глаза, в них загорается огонёк надежды. Но как только она видит лицо парня, она мгновенно отшатывается от него, чудом не упав ещё раз.
Тот пару секунд смотрит на свою ладонь. А потом встряхивает рукой, как будто испачкался.
Я не знаю, что происходит, но моё сердце отчего-то падает, когда я это вижу.
— Как не повезло, — говорит молодой человек в наступившей гробовой тишине. Никто не шевелится. Будто боятся. — Мариша, извини за это недоразумение. — Он притягивает к себе за талию ту девушку, которая за ним бежала парой мгновений раньше. — Сделаем вид, что этого не случилось, да?.. как там тебя? — обращается он к девочке, которую сбил с ног. — Уж извини, но моя истинная должна хотя бы выглядеть прилично. Ты несколько не дотягиваешь. И вино тут ни при чём, кстати.
Хорошенькая Мариша прижимает тонкие пальцы к губам, но не может сдержать смешок. А глаза девочки в розовом сперва наполняются ужасом, затем болью, и под конец — слезами.
У меня самой сжимается сердце, когда я это вижу. Какая отвратительная сцена… Лицо Мариши напомнило мне улыбающуюся девушку, принёсшую мне букет лилий. Девушку, которая на пару с моим мужем крутилась роман у меня под носом, не испытывая ни капли угрызений совести. Понимая, что этот паршивец только что растоптал девочке в розовом сердце при десятках прячущих своё злое наслаждение людях, я восклицаю:
— Какой же урод! Как ты
