тех пор, как Арнтес окончательно убедился, что Боги оставили хитанвойвов, он иногда позволял себе думать разное. Богам не было до него дела, а значит, и мысли его не могли их побеспокоить.
Боги больше не были его богами — и все же Арнтес был их шаманом. Сыном шамана. Видящим глаз. Изобразившим глаз. Может быть, зачем-то богам он был все-таки нужен.
Ты — сын шамана хитанвойвов, сказала ему мать. Когда Артур и Кристофер брали меня там, на развалинах пирамиды, семя твоего отца, шамана хитанвойвов, уже было во мне. Они не знали об этом. Артур думает, ты сын одного из них. Может быть, его сын. Или сын одного из тех семи лучших воинов, которых награждали мной, пока Артур не решил, что я должна принадлежать только ему. Но семя этих великих воинов лишь питало тебя, лишь давало силы воина сыну шамана.
Я знала, что в тебе течет кровь шамана Чермея Астрекша. Теперь знаю, что и дух его живет в тебе. Но никто, кроме нас, не должен знать об этом. Мы оба живы лишь потому, что Артур считает твоим отцом себя. Или другого белого воина, но только не шамана хитанвойвов.
А Арнтес думал о том, так ли уж это ценно — быть живым. Ему претило предательство Богов. Ему не нравилось то, что делали Белые. Но и тихая бессильная ненависть оставшихся Хитанвойвов ему тоже не нравилась. Он считался полукровкой. Хитанвойвы ненавидели и побаивались его за половину белой крови. Белые презирали за половину индейской.
Но потом он смотрел на звезды, и слушал лес, и жизнь снова казалась имеющей смысл.
«Ты — сын великого шамана хитанвойвов, выросший с силой белых, считающих тебя своим. С мудростью индейцев, со знаниям белых. Ты один видишь глаз Богов. Когда придет срок, ты вновь сделаешь наш народ великим». Вот что сказала ему мать. Она была не только красивой женщиной. Красота осталось уже лишь та, которую трудно увидеть. Она была великой женщиной. И поэтому она до сих пор была жива.
Катя
Проснувшись, Катя зажгла свет во всей квартире. Приснится же такое. Ругая саму себя за впечатлительность, Катя дрожащими руками достала из рюкзака доллары. Та самая купюра с пятнышком была все той же самой купюрой с пятнышком. Катя с облегчением засунула их обратно. Однако заснуть до утра так и не смогла. Завтра по дороге в аэропорт она просто обменяет ее в первом же обменнике. Потеряет на курсе, ерунда. Или в Египте поменяет сразу же в аэропорту. И проведет чудеснейший отпуск в теплом море среди разноцветных рыб.
Арнтес
Ни мать, ни Арнтес не сказали никому о том, что он сын шамана. Но о глазе и своих видениях он говорил тем, кто остался из его племени.
Племени, даже если его почти нет, даже если у него нет богов, все равно нужен шаман. И так в двенадцать лет Арнтес стал тайным шаманом хитанвойвов.
В двенадцать лет он впервые нарисовал глаз.
Той ночью глаз над пирамидой сиял особенно сильно. Теперь он был там даже тогда, когда Арнтес не пил кактусовой крови. Арнтес старался чаще быть там, где пирамида не видна. Но глаз, казалось, с каждой ночью поднимался все выше. Он не следил за Арнтесом. Ему было плевать на такую мелкую букашку. Но стоило чуть задержать на нем взгляд — и хотелось идти к развалинам пирамиды, смотреть и слушать. Арнтесу не нравилось это — слушать ночь за ночью стоны всех тех, кто где-то страдал на этой земле. Видеть войны, убийства, жертвоприношения — былые и будущие. Но если придешь — от этого уже никуда не деться. Той ночью он справился с зовом и не пошел к пирамиде. Вместо этого он играл в ножи с такими же как он подростками-индейцами. И даже немного поболтал с красавицей Навгхертой, дочкой новой жены Артура. Не часто ему выпадали такие хорошие ночи.
А утром он встал и нарисовал глаз. Никто никогда не учил его писать или рисовать. Но живя рядом с Артуром, он видел, как это делают белые. Он просто взял чистый лист бумаги, рискуя получить взбучку от Артура, взял карандаш, и начал водить им, оставляя след и дивясь тому, что получается. Получался глаз над пирамидой. Он, конечно, даже близко не был похож на настоящий. И все же, наверное, немного похож. Потому что как только он закончил, то, в ужасе бросив карандаш, уставился на то, что получилось. Глаз смотрел на него. Теперь с листа бумаги. В вигвам зашла мать Навгхерты, красивая новая жена Артура. Она схватила рисунок. «Что это? Он как будто смотрит на меня. Это тот глаз, что ты видишь над пирамидой?»
Но Арнтес не мог ни говорить, ни даже стоять. Он просто свернулся в калачик на полу, где стоял, тут же уснул и проспал несколько часов.
Поздно ночью в их с матерью вигвам ворвалась Навгхерта. Вся в слезах и крови, она что-то кричала и в чем-то обвиняла его, прижимая к груди груду роскошных волос цвета воронова крыла. Арнтес слишком хорошо знал, что так выглядит. Скальп.
«Моя мать», — рыдала Навгхерта, — «и теперь я буду его женой… проклятый колдун, я видела у нее твой глаз, высматривающий жертву…»
В вигвам шагнул Артур, схватил Навгхерту за руку и вытащил наружу.
Арнтес бросился с криком за ней, но мать схватила его и закрыла ладонью ему рот. Арнтес прокусил ей ладонь до крови, но мать пока еще была сильнее его. Не так, не так, шипела мать, пока он не успокоился. Индейцы хорошо владеют своими эмоциям, Арнтес, хоть и мальчик, быстро взял себя в руки.
«Он убьет тебя, и это будет бессмысленная смерть. Все девочки когда-то станут женами», — сказала мать. «Ты — великий шаман хитанвойвов с силой девяти воинов. И ты среди белых. Они не знают, кто ты. Ты — их тайная уязвимость внутри них самих. Ты наберешь силу и уничтожишь их».
«Хорошо», — сказал. «Я уничтожу их. Ради тебя и ради Навгхерты. И я уничтожу этих проклятых богов, пожирающих кровь. Я найду их тайную уязвимость и уничтожу их».
«Не бойся», — сказал он, потому что при словах о богах мать в ужасе прикрыла рот рукой. «Богам нет дела до того, что мы говорим или думаем. Они убивают нас не за это. Они убивают нас ради своего удовольствия».
Катя
