дыхнул великан — больше прежнего. Посыпались обломленные ветки, полетели, сорванные валом плотного густого воздуха, листья…
Утихло. Копыто поднял голову и расправил плечи.
«Уф-ф! Прошла!»
Перед самым лицом покачивались на тонких веточках красные ягоды. Не волчьи — те мелкие и растут купками, а эти — с куриное яйцо и по одной. Такие Копыто видел впервые. Гигантские бусины круглили бока, пузатились горделиво, едва не лопаясь. Внутри них будто что-то шевелилось, перекатывалось… Копыто приблизил лицо к ягоде. Отражённый в глянцевой поверхности, вылупился на старика глаз и вроде подмигнул.
«Вот черти окаянные!» — отпрянул Копыто и перекрестился.
Надо был поспешить: следующая волна будет ещё сильнее, и что она принесёт с собой — один Бог ведает…
Берегом Копыто дошёл до мостка, сунулся было на шаткие доски, да остерёгся — продольные жердины, перекинутые через русло, разошлись, и набранные поперёк них обрезки горбыля едва держались: наступишь — не удержат, провалятся. Непорядок!
Старик покряхтел, упёрся ногой да копытом, сдвинул жердины. Подобрал камень и вбил им вылезшие гвозди, закрепив поперечные доски. Голыш вернул на место, в успевшую наполниться водой ямку. Мимоходом бросил в воду трепыхавшуюся в грязной лужице рыбёшку. Тут же, зачерпнув в горсть проточной воды, умылся.
— Уф-ф! Вот и ладно!
Конечно, можно было не останавливаться и не терять время, а перейти речушку вброд (неглубоко — коленей не замочишь) — а ну как кто-нибудь тоже из лесу спешит? А? Запнётся впопыхах…
***
…Сухой лист зашевелился, с трудом подбирая под себя тонкие конечности — одну, другую, третью… Но слабые лапки подломились, и бабочка вновь распласталась в грязи…
3
Очередная волна прокатилась, сотрясая землю, корёжа деревья и ещё не сильно, но заметно меняя окружающий рельеф. Которая уже? Третья. Копыто глянул на небо: ясная с утра, лазурная гладь подёрнулась мутной рябью и вроде как потемнела, прибавила тяжести.
— Да-а, дела-а… — пробормотал Копыто: когда вслух, оно не так боязно — будто рядом с тобой ещё одна живая душа.
— Теперьча — глаз да глаз…
Однажды, очень давно, череда волн хорошенько поработала над знакомой сызмальства местностью, и Копыто (тогда он носил не кличку — отчество!) вдруг оказался на самом краю расщелины — незаметной, прикрытой плотным ковром переплетённых стеблей незнакомого растения, усыпанного поверх нежными голубыми и розовыми цветочками. А там, под цветочками… Это много позже, когда выбрался из западни и, волоча за собой висевшую на лоскуте кожи перебитую ногу, заполз на холм, а там, теряя сознание от болевого шока и потери крови, принялся брючным ремнём перетягивать артерию, — только тогда, с высоты, он разглядел длинные узкие полосы этой травы, на километры протянувшей свои заплаты легкомысленной сарафанной расцветки. Помнится, долго гадал потом: что скрывали эти заплаты? Трещины в шкуре Земли, навроде разрывов в огромном одеяле, которое великаны тянули изо всех сил — каждый на себя? Царапины, оставленные когтями гигантского зверя — кошки, решившей поиграть катящимся по Вселенной зелёно-голубым клубком? Мыслей о том, что скрывалось в глубине самих разломов, сознание старика старательно избегало…
— Глаз да глаз…
Копыто перевёл взгляд на тропинку: хорошо заметная в стерне неровная полоска утоптанной в камень земли, обложенная припылёнными листьями подорожника, расслаивалась, троилась… Или — это в глазах? Копыто прикрыл одно веко — нет, не помогло. Плюнул через левое плечо, перекрестился… Ага! Свернул на правую.
Копыто спешил, и тропинка, почуяв настроение путника, не артачилась — стелилась под ноги ровно и споро, огибая невысокие холмы, подскакивая на растоптанных кочках… Вот она взобралась на пригорок…
Оглушительный звук рвущейся материи застал Копыто врасплох. Старик присел от неожиданности — да так и застыл: в стороне, на лугу, прямо в воздухе, зияла узкая тёмная щель, будто и вправду некий огромный холст с намалёванным на нём знакомым пейзажем — холмами, стогами, полосой серебристых ив вдоль реки — лопнул от неба до земли да так и продолжал расползаться, треща нитями змеистых молний по кромкам растущей бреши. Щель увеличивалась в размерах беспорядочными рывками, как будто кто-то с той стороны полотна, поняв, что и на этой стороне что-то есть и желая удовлетворить своё любопытство, принялся нетерпеливо дёргать за края, отчего ткань мироздания разъезжалась всё больше и больше.
Разряды молний пересекали растущую дыру частыми грубыми стежками, вытягивались в струну и, не выдержав натяжения, лопались с треском. Оборванные концы извивались, тянулись друг к другу — но дотянуться никак не могли.
Ужас охватил старика. И задал бы стрекача, да ноги будто в землю вросли — здесь и помереть! Да и бежать — куда? Мир разваливался, прекращал своё существование! Вот он — конец света! Куда убежишь?!
— Ну всё… — прошептал Копыто упавшим голосом. — Доигрались…
Его рука сама собой потянулась ко лбу, к животу, к плечу — накладывая крестное знамение.
— Господи, спаси!
Невидимая сила неуклонно разрывала мир пополам, но в какой-то момент Копыто, с замершим сердцем и даже не дыша, в опасении спугнуть блеснувшую надежду, понял, что прореха перестала увеличиваться! Знать, не по зубам потустороннему невидимке оказалось мироздание, и, достигнув предела своих возможностей, тот остановился, не желая сдаваться сразу лишь из упрямства!
Края трещины вздрагивали, раздавался скрежет, подобно звуку заклинившего механизма — вот-вот задымится и рванёт! Но — нет, не взрывалось ничего, наоборот — края разрыва начали сходиться, слипаться, и вот стянулись окончательно. Поперечные нити молний ужались, слились в единый ослепительно-белый жгут, который вдруг исчез, издав напоследок хлопок такой силы, что у остолбеневшего Копыта заложило уши.
Эхо финального хлопка, пометавшись между пригорком и лесом, растаяло в звенящей тишине. Копыто помотал головой, вытряхивая этот звон из ушей, сглотнул пару раз — вроде отлегло.
«А что там-то?» — пригляделся.
Кривая дымящаяся полоса уродливым рубцом чернела на лугу в том месте, где только что едва не разорвался мир. Тлела стерня, испуская в небо сизый дымок, разгоралась лениво.
«Стерня-то ладно: выгорит — огонь и потухнет… — мысли тяжело заворочались в голове старика, приходя в себя после несостоявшегося конца света. — А стога-то — рукой подать! Сено вот не убрано: жалко — сгорит. Да не ровён час, ветер разметает — и понесёт горящие клочья на пригорок, к избам!»
— Ах, ты… — поразило догадкой старика.
«Куда молонья била, не ходи — ожжёт!» — это ещё дед говорил ему, мальцу мокроштанному.
«Авось не ожжёт…» — подумал Копыто, а ноги уже сами несли его к жадно облизывающему сухую стерню «рыжему бесу», руки сами срывали видавший виды пиджак…
…— Слава тебе, Господи! — выдохнул Копыто устало и провёл рукой по
