Михаил Иванов
Гром не грянет…
…Экельс застонал. Он упал на колени. Дрожащие пальцы протянулись к золотистой бабочке.
— Неужели, нельзя, — молил он весь мир, себя, служащего, Машину, — вернуть ее туда, оживить ее? Неужели, нельзя начать все сначала? Может быть…
Он лежал неподвижно. Лежал, закрыв глаза, дрожа, и ждал. Он отчетливо слышал тяжелое дыхание Тревиса, слышал, как Тревис поднимает ружье и нажимает курок.
И грянул гром.
Рэй Бредбери.
«И грянул гром»
1
Верхушки деревьев взволнованно заколыхались. Копыто поднял голову, настороженно прислушался к далёким раскатам… Гроза? Сплюнул досадливо.
— Тьфу, ё-тить…
Перекрестился.
«Птицы-то, вон, умолкли, будто передохли. Говорят же — чует животина всякую беду…»
Он поднялся — неловко, едва не оступившись, — с большой моховой кочки, на которой отдыхал, притопнул ногой, как застоявшийся конь, и, с сожалением взглянув на тропинку, похромал через лес, напрямик.
Неполная корзина с черникой оттягивала руку. Ветки, которые Копыто отодвигал в сторону подобранной на пути палкой, то и дело норовили сорваться и хлестануть по лицу. Высокая трава обхватывала негнущуюся ногу, словно специально, именно сейчас, когда времени было в обрез, сплетая на ней длинные цепкие пальцы. Прямой путь короток — да нелёгок, и хотя по нахоженной тропинке двигаться не в пример удобнее, однако приходилось спешить: гром застал Копыто врасплох, и старику хотелось выйти к деревне до того, как набравший силу вал догонит и…
Вдруг, будто великан вздохнул: «Ух-х-!» Деревья закачались, и зашумела возмущённо листва, словно несметные тучи бабочек, спугнутые этим вздохом, враз замахали крыльями. Невидимая волна прокатилась и погасла, увязнув в непролазной чаще.
Копыто вытряхнул из-за шиворота мелкий древесный сор и, прислушавшись, озабоченно сморщил лицо.
«Да что ж ты будешь делать! Всё егозят, будто кто им мозги вынул!..» — подумал сердито.
— Ну, неча столбом-то соляным стоять, — поторопил он себя и заковылял вперёд, раздвигая палкой кусты орешника.
Дел было — конца-краю не видать. И хозяйство-то небольшое: дом, сарай да огород на заднем дворе, — а хлопот…
«Козу увести в сарай, курей загнать туда же — не ровён час, заместо них опять какая-то нечисть по двору шастать будет. Лови потом. И не поймёшь ведь, что с нею делать! Съесть не съешь — боязно: вдруг ядовитое! И оставлять — ну как она сама тебя сожрёт!»
Копыто перекинул лукошко на сгиб локтя. Нарвав, походя, горсть орехов, сунул добычу в карман. Почесал бороду.
«Ну ладно с живностью, а с огородом вот как? Что-то можно побрать: моркошку, да свеколку — из тех, что потолще пальца. А картоха? Опять пропадёт…»
В прошлый раз Копыто задрался с грядок корни вырубать: жёсткие и шипастые, как колючая проволока, те сетью пронизали землю, лишь местами выпуская наружу неказистые и безобидные с виду фонтанчики ботвы. А клубни, размером с горох, чуть тронь — начинали вонять так, что хоть святых выноси. Топор и лопату после пришлось в костре обжигать. Хорошо, что рукавицы догадался надеть…
«Хорошо, хорошо… Вот Бесенюку — хорошо! Мало что не один — с Бесенихой, так ещё внуки приезжают на каникулы, помогают. Характером — ну подлинно бесенята…»
— Эх-хе-е… — вырвался вздох: что ни говори, а тяжело одному.
Старик покряхтел, спускаясь в неглубокую ложбину. Теперь уж недалеко: оврагом — до речки, там — тропа и мосток, ещё чуть — покосы и вот — его, Копыта, крайняя изба…
Задумавшись, Копыто потерял равновесие и упал, но не скатился под уклон — успел схватиться за траву. Охая, уселся, закатал штанину.
— М-м-да-а…
Ветхий ремешок расстегнулся, и деревяшка, заменяющая ногу почти до колена, едва держалась на культе.
«Авось до деревни как-нибудь…» — подумал старик.
Осмотрел стёршийся, похожий на копыто набалдашник, закреплённый на нижнем конце деревяшки.
«Надо бы уже новый сделать… — и одёрнул себя: — Ну, чего расселся-то!»
Застегнул поспешно ремешок, встал, потопал деревянной ногой, проверяя, хорошо ли сидит протез, и — замер, навострив уши: где-то, совсем рядом, шуршало и попискивало жалобно! В нескольких шагах, у накренившегося дуба, зашевелилась трава…
— А-а! Вот ты кто! — Копыто пятернёй выгреб из паутины стеблей трясущегося бельчонка.
Сердечко у того колотилось так, что отдельных ударов было не разобрать.
— Откуда же ты?.. — огляделся старик, прищурившись.
Должно быть, вытряхнула кроху из гнезда прокатившаяся волна… Ага! Вот по нижней ветке мечется взад-вперёд белка! Мамаша, конечно! А через пару развилок выше, как раз над тем местом, где Копыто обнаружил малыша, в похожей на замшелый камень коре темнело отверстие. Не так уж и высоко… Копыто аккуратно положил бельчонка в карман и полез на дерево…
…Весь запас ругательств кончился как раз к тому моменту, когда Копыто добрался до дупла. Хорошо, что дуб рос под наклоном, а то бы прям на нём и помер! Копыто вынул бельчонка из кармана и, обдирая кожу на костяшках, кое-как протиснул руку в беличий домик. Разжал пальцы, опустил испуганный живой комочек в мягкое и пушистое. Высвободил кисть и потряс рукой, расслабляя уставшие мышцы: не мальчик, чай… Из рукава выкатилось что-то и полетело вниз. Орех!
«Погоди-ка!»
Копыто выгреб из кармана давешнюю свою добычу и закинул вслед бельчонку, половину просыпав мимо.
«Ну да ладно — бельчиха подберёт».
Взмокший донельзя, старик сполз, наконец-то, с дерева. Отдышался. Задрал голову и погрозил пальцем торчащему из дупла хвосту:
— Береги, мамаша, сынка!
Свои-то детки — как выпали из гнезда, так и пропали, сгинули в одной из войн. А ведь, казалось: самая страшная — давно позади… Жена, получив казённое письмо с горькой новостью, не проронила ни слезинки — не поверила, но глаза её потускнели и глядели уже не в этот мир. Не дряхлая ещё, вполне крепкая женщина, она стала чахнуть, да так и померла, не пережив двух зим. А старик вот живёт, не умирает. Не умирает и тоска… Окажись такая возможность, решился бы он что-то изменить? Уберечь?..
Копыто помотал головой, отбрасывая невесёлые мысли. Поправил одежду, подтянул протез и двинулся, нескоро — но верно, своим путём.
***
…Сухой прошлогодний лист, прилипший к комку грязи, едва заметно дрогнул. Дёрнулась отходящая от него пара чёрных ворсинок…
2
Вот и речка! Промыла меж холмов русло глубокое, а сама — ручей ручьём. Но это сейчас, летом. По весне-то — полна набирается, берега размывает. Вон, вишь — высоко, на кустах, вешней стремниной сухая трава намотана, а вон там — склон осыпался…
Загудели деревья, будто натянутые струны. Снова
