заполняла судебное присутствие[2] по своим тяжебным делам. Разнообразен круг казусов гражданского и уголовного права, которые приходится рассматривать кади: семейно-брачные конфликты, споры из-за наследства, захваты земельных наделов и другой недвижимости, хищения, разбой, притеснение неимущих, посягательство на честь женщины, оскорбление веры.
В роли ответчиков перед блюстителями религиозного закона часто выступают представители родовой аристократии и высокие должностные лица, иногда даже отпрыски правящей династии (описывается случай, когда кордовский судья выносит решение против эмира ал-Хакама I), наконец, ими становятся «сами судьи, если на них приносят жалобы омейядским эмирам.
Перед читателем проходит галерея образов: грубый, заносчивый корейшит, сводящий счеты с бывшим судьей; бесхитростный неграмотный человек, который просит ближнего написать свое имя на повестке; фанатичный христианин с его страстной речью о бессмертии души; обиженная женщина, разговаривающая с судьей по-романски. Рассказчики — свидетели или участники событий — то и дело выводят читателя за ворота мечети, заставляют его заглянуть во дворец, в «дом визирей», побывать в покоях богача, в хижине аскета, вслушаться в ученые споры факихов, стать очевидцем уличных сцен и происшествий. Встречающиеся в тексте реалии увеличивают ценность произведения.
Прежде чем говорить об авторе и его труде, следует остановиться на концепции судейства в исламе, ибо она определяла мотивы действий судей, формировала их кредо. Вне связи с ней, как нам представляется, нельзя должным образом оценить и понять книгу ал-Хушани.
Суд в исламе основан на «божественном законе» — шариате и теоретически вершится именем Аллаха. Право окончательного судебного решения принадлежало в рассматриваемый период религиозному и светскому главе верующих — халифу. Но он редко лично отправлял правосудие. Обычно суд вершил не властитель, а специально выбранное лицо, «а которое он перелагал свои полномочия, — кади. Установлениями шариата регламентировались все стороны жизни мусульманской общины (книга ал-Хушани наглядно иллюстрирует это положение), и функции судейства играли в обществе весьма значительную роль.
При всем том в мусульманской среде установилось двойственное отношение к судейской должности, как таковой. С одной стороны, она, как дело божье, возвышает человека, сулит ему почет и уважение. Быть судьей — значит исполнять религиозный долг по отношению к общине верующих. С другой стороны, судейская должность вызывает у людей смятение и страх, а ее исполнение воспринимается ими как подлинное «испытание и бедствие». Считалось, что, приняв должность, человек вступает на опасный путь — он может допустить просчет в своих; действиях, совершить неправый поступок (ибо только Аллах знает истину), проявить тщеславие или оказаться замешанным во взяточничестве. За это его ожидает в «будущей жизни» суровое наказание. Чувство страха перед ним для мусульманских аскетов и благочестивцев было главным в определении их отношения к исполнению судейской должности. Отказ от нее уже в раннем исламе превратился в норму поведения, в связи с чем в предании появилось большое количество рассказов назидательного характера о лицах, отвергших предложение стать судьей[3].
Такая тенденция к уклонению нашла обоснование прежде всего в хадисах, которые от имени пророка и авторитетных лит раннего ислама предостерегали от занятия должностей, каким-либо образом связанных с применением власти, и грозили страшными карами тем, кто на это согласится. В частности, о судействе говорилось: «Из трех судей двое попадут в ад, а один в рай; если человек обладает знаниями и судит на основе того, что знает, то он попадает в рай; если человек невежествен и: судит на основе невежества, то он попадает в ад»[4]; «Тот, кто станет судьей, будет зарезан без ножа»[5]; «Судейство — испытание и бедствие; кто становится судьей, предает себя гибели; освободиться от судейства трудно, но следует бежать от него тотчас же; стремиться к нему глупо, хотя бы оно и оплачивалось»[6].
Мотив предостережения не всегда звучал столь сурово. Порицая того, кто сам добивается для себя должности судьи, предание гласит, что такому человеку придется туго. На этом посту он должен рассчитывать только на самого себя[7], помощи и поддержки от Аллаха он не дождется. Наоборот, считалось, что кандидату «а должность следует проявлять чувство неудовольствия, отвращения. Лишь при таком условии Аллах направит его иа правый путь[8]. Ал-Хушани показывает, как намеченные для судейства благочестивые мусульмане вначале отказывались, демонстрируя отвращение, затем колебались и, наконец, изъявляли согласие. Случались, конечно, и исключения из правила, когда что-либо не считал для себя предосудительным испрашивать должность, ссылаясь при этом на слова библейского Иосифа, с которыми тот обратился к египетскому царю:«Поставь меня над сокровищницами земли: ведь я — хранитель, мудрый»[9].
Судье надлежало придерживаться определенных норм поведения и обладать целым набором достоинств, которые приличествуют «самому лучшему человеку эмира верующих»[10].
Можно сказать, что уже с середины IX в. в ал-Андалусе среди занятых в этой сфере деятельности складывается свой поведенческий стереотип. Образцом для подражания в практике и в быту служили ранние кордовские судьи, такие, как 'Абд ар-Рахман б. Тариф ал-Йахсуби, Мус'аб б. 'Имран ал-Хамдани и особенно Мухаммад Ибн Башир ал-Ма'афири.
Предание сохранило суровый облик этих судей южноаравийского происхождения из отрядов, прибывших в Испанию в 123/ 741 г. Зачастую не слишком хорошо осведомленные в тонкостях религиозного закона, не принадлежавшие к какому-либо определенному мазхабу, они судили так, как считали «правильным». Место секретаря судьи — самое большее, чего мог достичь в своей «карьере» такой человек перед назначением его на должность кади. Рассказывалось об их твердости и непреклонности, о равнодушии к «хвале и клевете» в свой адрес ж беспристрастности, об отсутствии угодничества и лести по отношению к власть имущим, об их простоте в быту, об осмотрительности и благоразумии, о приверженности истине и справедливости в решении дел.
Этот облик продолжал оставаться нравственным мерилом для служителей закона, но они все меньше напоминали своих «патриархальных» предшественников. Менялась и их сословная принадлежность. Складывалась местная ученая среда, и мало-помалу люди образованные, знатоки религиозных установлений и права (иногда даже лица романского или берберского происхождения), вытесняют на посту судьи выходцев из второго притока южноарабских военных поселенцев. Это были лица, обладавшие уже достаточно высоким уровнем юридической культуры (например, ал-Хабиб и Аслам б. 'Абд ал-'Азиз). Некоторые из них учились за пределами ал-Андалуса и имели опыт судейства у себя на родине, в провинции. Встречались среди •них люди светски образованные — те, кто слагал стихи, обладал даром красноречия, владел пером и вел переписку по всем правилам эпистолярного искусства, прекрасно разбирался в документах.
Со временем круг полномочий кади расширяется, захватывая сферу управления. С конца IX в. и в первой половине X в. кади — и визирь, и
