взволнована этим, но еще я отвлекалась на общение с Аароном. Все мое внимание сосредоточивалось на нем, а ведь мы еще даже не встречались. К нашим разговорам было легко привыкнуть – они помогали мне чувствовать себя молодой, чего не случалось уже очень давно.
А теперь… теперь он меня продинамил?
Я просмотрела последнее сообщение, отправленное вчера вечером.
Я видела, что он открыл это сообщение лишь пару часов назад.
Пальцы замерли над клавиатурой. Взглянув на экран телефона, я отметила, что он опаздывает на двадцать минут, и быстро набрала сообщение:
Прошло несколько напряженных минут, прежде чем он открыл сообщение. Я почувствовала облегчение.
Но когда минута превратилась в пять, а ответа все еще не было, меня стало мутить. Пять минут превратились в десять.
Какой же я была дурой.
И все же, сидя там, я стала заниматься тем, чем занимаются при этом другие люди – прокручивать в голове все возможные варианты.
Кто-то украл его телефон, и это не он открывал сообщения.
Может быть, он попал в аварию.
Он уже влюбился в меня, и это просто немного его напугало.
От последней мысли я рассмеялась вслух, не обратив внимания на то, что пара за соседним столиком озадаченно на меня посмотрела.
В этот момент я почувствовала, что рядом стоит официант. Я взглянула налево и натянуто улыбнулась ему:
– Нужно освободить столик, да?
Он покачал головой.
– Нет, все в порядке. Просто хотел спросить, не желаете ли вы что-нибудь заказать?
– У вас есть в меню особое блюдо под названием «альтернативная реальность»? Ну, знаете, та, в которой меня не продинамили?
Официант сочувственно улыбнулся:
– Извините, такого у нас нет. Если это вас утешит, много кто заказал бы это блюдо, если бы оно имелось в меню.
Я рассмеялась:
– Да? Вы, наверное, часто видите таких людей? Интересно, каким будет его оправдание. Если он, конечно, его предоставит.
– Возможно, у него умерла собака.
– Или собака съела его золотую рыбку, и ему пришлось применить прием Геймлиха[4].
Официант усмехнулся:
– Однажды меня продинамил парень и написал мне, что у него истек срок визы и он в тот день покинул страну. Я увидел его через пару недель в Андерсонвилле.
– Не может быть.
– Очень даже может.
Почувствовав себя лучше при мысли о том, что я не единственный человек, которого когда-либо динамили, я сказала дружелюбному официанту, что пойду домой, и он ободряюще мне улыбнулся, когда я выходила из ресторана.
Шутки шутками, но я чувствовала себя глупо, оттого что открылась перед кем-то, кто меня продинамил.
По дороге на автобусную остановку я постоянно проверяла телефон, не ответил ли Аарон, но новых сообщений не было. Я все пыталась понять, как парень, с которым мы на протяжении последних четырех недель общались часами, мог такое сделать. Если он передумал, то почему просто не сказал мне об этом? Он казался честным человеком.
Не трусом.
Не придурком.
Я поморщилась.
Вообще-то, он предупреждал, что может вести себя как придурок. Но я подумала, это здорово – то, что он такое признает. Я не думала ни о чем, кроме нашего приятного флирта и того факта, что он любит Шекспира так же сильно, как и я. Мы обсуждали наши любимые трагедии и спорили, какая комедия лучше. Он говорил, что «Два веронца», а я – что «Двенадцатая ночь»[5]. Мне было так приятно найти кого-то, кому в наше время и в нашем возрасте тоже нравится мой любимый драматург. Ко всему прочему он действительно казался неправдоподобно привлекательным.
Как видно, все это было слишком прекрасным, чтобы оказаться правдой.
Или… А что, если Аарон пришел, увидел меня и решил, что я слишком толстая, или слишком высокая, или слишком…
Эви, прекрати! – прикрикнула я на себя.
Нельзя позволять ему так со мной поступать.
В гневе я вытащила телефон.
Он сразу прочитал сообщение, и мое сердце бешено застучало, а руки стали липкими.
Но ответа не последовало.
Какого черта?
Обида, злость, печаль – все смешалось, когда я села на поезд синей линии[6], чтобы добраться до своей крошечной квартиры-студии в Уикер-Парке. Все подавленные в ресторане эмоции начали выходить наружу. Заходя в квартиру, я уже размазывала слезы по щекам и кляла себя не только за то, что позволила Аарону себя расстроить, но и за то, что так открылась человеку, с которым даже не встречалась лично.
Ну что за наивная дура! Ведь знала же, что незачем.
Нет. Я покачала головой. Я не могу так с собой поступить. Он не сто́ит моих слез. И он не заставит меня чувствовать себя, будто я сделала что-то не то.
Может быть, Аарон – просто еще один из тех скучающих, критично настроенных придурков, которые ищут женщину, существующую только в фильмах и на страницах отретушированных журналов?
Звучит горько?
– Это звучит горько, – пробормотала я себе под нос.
Ну хорошо. Возможно, это и правда звучит немного горько. Но именно поэтому я и избегала свиданий даже в свои тридцать, из-за них я чувствовала себя отвергнутым шестнадцатилетним подростком.
Телефон завибрировал в сумочке, заставив меня подпрыгнуть. На экране появилось сообщение от моей лучшей подруги Грир. Я почувствовала разочарование, но тут же пожалела об этом и нажала на экран, чтобы открыть сообщение.
Я фыркнула, у меня задрожали губы, и, сдерживаясь, чтобы вновь не заплакать, я быстро напечатала ответ.
Она может. Я улыбнулась сквозь слезы, но покачала головой и написала:
Телефон снова завибрировал в руке, но на этот раз Грир позвонила. У меня не было настроения при разговоре делать вид, что все в порядке, поэтому на секунду я засомневалась. Но затем ответила. Это ведь Грир. Вероятно, она волновалась за меня.
– Привет.
– Во-первых, – начала она, – он действительно козел. Забудь о нем. Любой парень, который делает вид, что любит Шекспира, но ненавидит «Ромео и Джульетту», выеденного яйца не стоит. Во-вторых, круто насчет завтра! Позвони мне, как только они отдадут тебе этот чертов кабинет редактора.
Ужасно, что противоречивые эмоции, связанные с Аароном, омрачили важный период в моей жизни.
– Хорошо.
– И в-третьих… ну ладно, я собиралась подождать и сообщить тебе при встрече, но думаю, что тебе сейчас нужно немного взбодриться.
