давности? И где, наконец, томные бледные юноши в черных одеждах и с нездешней печалью во взглядах?
Ну, скажем, юноши все-таки были, что несколько примирило меня с происходящим. И продолжало примирять все четыре курса. Не сказать, что я была слишком популярна, но от недостатка внимания особо не страдала. Да и как тут страдать, когда на двенадцать парней в группе приходится пять девчонок. Хотя я умудрилась.
О, Стефен, темноглазый стервь, выевший мне кусок сердца, годовой запас нервных клеток и полкило мозга своими серыми глазами, непробиваемой упертостью и заумными теориями. Зато когда его удавалось заткнуть, а делала я это исключительно поцелуями, оторваться от него было невозможно. Жаль, что тоже самое делали еще две-три мои сокурсницы, одна с курса постарше и помощница преподавателя с кафедры философии смерти. Узнала я об активной общественной жизни своего харизматичного возлюбленного не то чтобы быстро, но и недостаточно поздно, чтобы сетовать на вконец загубленную репутацию.
Потом мне не так везло на романы. Возможно, это и к лучшему, поскольку к четвертому курсу мне все еще можно было честно зваться девицей не только по внешнему виду, но и с точки зрения на мораль моего папы. Что вообще-то странно, поскольку ведьмы в плане морали не слишком консервативны, достаточно внешние приличия блюсти, и не макать родителей в лужу прилюдно и слишком часто.
Отсутствие бурной личной жизни не то чтобы как-то особенно положительно сказывалось на качестве обучения, но и в отстающих я не была. Так, скучный середнячок. Камнем преткновения являлся один из профильных предметов. Догадайтесь, какой? В яблоко! Некромантия — любовь и боль. Все четыре курса я неизменно валила экзамен и неизменно пересдавала его с третьего раза. То есть, начинала со своей подгруппой, и продолжала сдавать еще с двумя другими. От этого по факультету ходили хохмы, что меня на самом деле трое. Вариант первый — близнецы, вариант второй — я и два голема, вариант третий — меня вообще не нет, я просто посмертная сущность бродячего типа с незаконченным делом.
Но не все было так плохо, как кажется на первый взгляд. Начертание знаков и фигур прекрасно шло. Глазомер у меня хороший, в отличие от голоса, которого нет. Или, например, нежитеведение, тоже, кстати, профильный предмет. Звезд с неба не хватала, но и упрекнуть было не в чем По трансформации немертвого “отлично”, а по философии смерти вообще автомат. Тут просто женская солидарность сработала, и у меня первой всегда были свежие методички совершенно бесплатно. Стефен не только меня бросил, но и помощницу преподавателя, причем в один день со мной. По щитам мне в подгруппе вообще равных не было. Может я не так уверенно их держала, но схемы чертила и за себя и за товарищей.
И вот на мой уверенно синий диплом могильной плитой легло направление на практику в один из участков Управления Магического Надзора. Даже не в Центральный! И в нем мне три месяца не щадя себя придется доказывать, что я Митика Лукреция Ливиу, практически выпускница Нодлутской Академии Магии (НАМ) факультета некромантии и нежитиеведения имею право называться некромантом-практиком и вести самостоятельную деятельность по призыву, упокоению и обезвреживанию мертвого, не-мертвого и не-живого. А без этого не видать мне диплома, как каменному троллю рассвета. Оступлюсь — у папы уже наверняка готово напутственное родительское слово и кандидат в мужья. А может и не один.
Глава 3
Вернемся к нашим баранам. Вернее, к одному. Тому, который запинал мое уже порядком подостывшее тело в свой реликтовый колыван. Цветом к этому времени я напоминала не слишком свежее пособие по некроанатомии, а зубами стучала не хуже голодного гуля. И поскуливала. Правда, не от холода, а от жалости к себе любимой и нелегкой своей судьбе, запятнанной теперь не только позорным распределением, но и предстоящей ночевкой в местном околотке.
— Дяденька магнад! — с чувством заныла я, плечи под форменным балахоном дрогнули, руль дернулся, железный монстр юзом прошелся по ограждению пешеходной зоны, оставляя на столбиках и поперечинах многовековые наслоения краски.
Ввинтившийся в уши звук потряс и ошеломил. Видимо, не только меня, так как мрачный тип дернул пару рычагов, и мы встали. Резко. Я по инерции унеслась вперед и ткнулась носом прямо в оттопыреный локоть возлежащей на рычаге руки.
— Глядь! — одновременно выдали мы, и уставились друг на друга, поразившись внезапному единодушию.
— А может вы меня домой отпустите? — немного гнусаво проговорила я, решив развивать успех. — Раз уж мы стали так близки?
— С какой стати? — ошеломил меня собеседник, выдав членораздельную фразу и всю из приличного, я даже забыла, что хотела сказать, и машинально ответила, как всегда.
— Я больше не буду.
— Хорошо, — согласился он, и я прилегла. Так даже папа не умел. Я про заткнуть меня одним словом. Причем так качественно, что я молчала всю дорогу.
Молчала, когда меня добыли из недр автодинозавра. Подталкиваемая в спину, молча прошла в дверь с загадочной табличкой “Только для”. И тихо встала посреди убогой комнаты с обшарпанным столом, за которым жизнерадостный полурослик готовился вкушать поздний ужин. Или ранний завтрак. Он ласково улыбался разложенным на салфеточке вареным яйцам, четвертушке лука, ломтю черного хлеба и полоске грудинки, на оном возлежащей. А подняв глаза на нас с помятым типом и вообще рождественской звездой воссиял. И заржал конем.
— Холин! — ухохатывался норный житель, смахивая слезы с пухлых щек, — а тебя когда в “Нравы” перевели? И что это за синица в руках?!
Я может и замерзла, но не до такого же состояния! Синицами на некрофаке традиционно звался только что выуженный из морозильника практический материал не первой свежести, имеющий непередаваемый синеватый оттенок.
— Гарпия, — невозмутимо ответил за моей спиной конвоир, — заявка 27-2а, класс опасности, — меня смерили припухшим глазами в обрамлении темных кругов дивной глубины, — четвертый.
— Какой четвертый! Гарпии — максимум второй, и то матерые, лет по 15! — встряла я. Экзамены были недавно, и некое количество знаний все еще болталось у меня в голове.
— Умная? — предвкушающе поинтересовался поименованный Холином родич панды.
— Нет, — поспешила исправиться я.
На меня посмотрели, как на убогую, и снова обласкали вниманием хоббита.
— Подхолмс, хватит жрать, оформляй.
— Сам оформи, — полурослик, набив едой рот, подтолкнул к краю стола засаленную тетрадь.
— Пышко, не наглей, хватит,
