моя девочка. — Ну, так что, какой у нас план?
Ох, говорить о планах мне сложно. Для начала делаю ей кислый растворимый кофе, пакетики которого каждый день кладут в номер, и рассказываю, что успел накопать за вчерашний вечер.
— Я решил действовать по классике. Надо понять, кому было выгодно избавиться от Михаила. Сначала навестим женщину, с которой отчим жил последнее время. Это она звонила Максу, когда случилось несчастье, ее номер у меня есть.
— Ты правда думаешь…
— Не знаю, Вера. Я не хочу обвинять ее просто так, но у нее был мотив. Возможно, Михаил переписал на нее дом. А еще Макс говорил, что у отчима был в собственности участок земли на берегу, с которым возникли какие-то юридические проблемы. Что-то с оформлением или разрешением на строительство. Не помню точно. С тех пор я ничего не выяснял…
Вера кивает и сжимает мою ладонь. Допив кофе, мы собираемся и выходим. Ледяной ветер щиплет лицо. Его порывы царапают, как лезвие ножа. Вера, не привыкшая к такой погоде, испуганно кутается в капюшон, я ее обнимаю. И чтобы хоть как-то подбодрить, говорю:
— Знаешь, здесь жутко холодно, но я даже как будто чувствую себя лучше. Последние пару дней туман в голове понемногу рассеивается. В мозгах ясно, я четче вспоминаю лицо матери, брата. Думаю, поездка пойдет мне на пользу. А тебе надо срочно купить шапку потеплее.
Вера силится улыбнуться. Серьги-куколки озябли и прячутся в кашемировый шарф.
* * *
Сожительницу отчима зовут Сата. Это высокая худая женщина с седыми волосами, выбивающимися из-под шапки. Она стоит на пороге в черном меховом жилете поверх пальто и смотрит, как мы выходим из такси.
— Это ты звонил? — мрачно интересуется она, рассматривая нас.
Вера, робко улыбаясь, идет вперед и все объясняет. Сата смотрит на нее сначала недоверчиво, потом взгляд ее слегка смягчается. Еще бы! Вера ангел, который растопит любое сердце. Я не знаю человека, с которым Вера не нашла бы общий язык. Не случайно она работает психологом. Это ее призвание.
Из разговора с Верой Сата понимает, что мы приехали узнать правду о смерти Михаила.
— Ты считаешь, я могла убить твоего отца? — с едва уловимой ехидцей спрашивает она у меня, на что я вполне резонно замечаю:
— Он не был моим отцом. Я даже отчимом его не считал. Но любой следователь…
— Если ты про имущество, то я же говорила Максу, что дом отец завещал ему, — перебивает меня Сата. — Мы не были расписаны и никаких прав я не имею. Да и не претендую. У меня есть своя квартира, но я оставалась здесь. Спросишь, зачем? Ждала, когда ты приедешь, чтобы передать ключи и вещи. Дом — не квартира, чтобы просто закрыть и уехать. Его надо протапливать, иначе все отсыреет.
— Спасибо, — пожимает ей руку Вера.
— Давайте поступим так: приезжайте вечером, я как раз соберу свои пожитки и передам вам дом в полном порядке с документами. Или сейчас останетесь?
Я отрицательно мотаю головой, и мы с Верой уходим. На душе у меня сумрачно, я склонен подозревать всех и вся:
— Тебе не показалось, будто она скрытничает?
— В каком смысле?
— Ну, не очень настаивала, чтобы мы зашли. Хочет подчистить следы, чтобы я случайно не нашел чего-то такого…
— Ты и сам был не слишком любезен.
— Я только хотел сказать…
— Леон, ты слишком возбужден, — мягко останавливает меня Вера. — Пил сегодня таблетки?
Я нехотя мотаю головой и признаюсь, что в обед пропустил прием лекарств.
— Хорошо, что я взяла их с собой, — вздыхает любимая и снова смотрит на меня, как на нерадивое дитя.
В местной забегаловке мы греемся и обсуждаем, чем заняться до вечера. Мне хочется как-то развеселить Веру. Я вижу, что она встревожена моим состоянием, хоть и не показывает вида. И, кажется, у меня есть идея:
— Помнишь, мы собирались летом во Францию?
Вера грустно кивает, а я продолжаю, все больше увлекаясь:
— Ты рассказывала, что Пила — самая большая песчаная дюна в Европе. А ведь здесь, представь себе, есть ее копия — песчаные дюны, «тукуланы».
— Серьезно?
— Еще как!
— Надо обязательно там побывать! Давай спросим у официанта, как туда добраться! — оживляется Вера и вертит головой по сторонам. Замечая официанта, делает ему знак подойти.
— «Тукулан» значит «пески», — подтверждает круглолицый паренек, расставляя посуду. — Это экзотика нашей якутской природы. Договоритесь с местными на базе, и вас отвезут. Я напишу номер.
Довольные, мы обедаем якутскими лепешками и строганиной, но мысли об отчиме не покидают меня. Понемногу в голове снова начинает шуметь. На лбу испарина, рука с вилкой подрагивает.
— Леон, ты в порядке? — уточняет Вера, заметив, что я надолго замолчал.
— Знаешь, я тут вспомнил… Отойду на минутку, а ты закажи десерт. Хорошо?
Делаю вид, что иду в туалет, а сам хватаю куртку и выбегаю из кафе. Возвращаюсь к дому отчима на соседней улице и дергаю дверь за ручку. Закрыто. На всякий случай я стучу, но отклика все равно нет.
Соседние дворы пусты, словно все вымерли. Обычно в каждом дворе есть собака, которая поднимает шум, стоит незнакомцу появиться на улице. А тут вокруг ни души. Я беру кирпич под крыльцом и, на секунду задумавшись, разбиваю стекло веранды. Выдавливаю осколки и просовываю руку, чтобы открыть дверь изнутри.
В доме пахнет травами, сгоревшими поленьями и чем-то кисловато-северным. Первое, что бросается в глаза, — комнаты чисто убраны. Сата очень аккуратная.
Делаю быстрый обход и выясняю, что обитаема только кухня и маленькая спальня. Там я воровато осматриваю шкафы, роюсь в вещах и сразу определяю, где полка отчима. Узнаю его старинную электрическую бритву, вспоминаю, как он мерно жужжал ею, собираясь на службу. А вот и альбом с фотографиями. Под ними нахожу тетрадь. Начинаю листать и слышу чьи-то осторожные шаги. Как же я пропустил их! Они уже возле спальни. Хватаю охотничий нож Михаила, думая, что он сейчас очень кстати, и замираю, прижавшись к стене
