при моем приближении как по команде «смирно».
Я улыбнулся, поблагодарил его и положил сумку на багажную полку над сиденьем. Майор шумно втянул носом воздух.
— Если только у тебя нет привычки насвистывать, — продолжил он, когда я уселся.
— Прошу прощения, сэр?
— Насвистывать, — повторил он. — Не выношу свистунов. Терпеть не могу, когда свистят, знаешь ли.
— Нет, сэр, — уверил его я. — Такой привычки у меня нет.
— Рад слышать. — Он снова засопел. — Многие молодые люди этим грешат.
— Я не из таких, сэр.
— Вот и чудно.
Я улыбнулся и посмотрел в окно, надеясь, что это положит конец странной беседе, и, к счастью, так оно и случилось. Майор взял номер «Таймс», лежавший у него на коленях, развернул и стал читать, то хмыкая, то что-то восклицая.
Поезд то и дело останавливался на станциях, столь же чопорных и заурядных, как та, с которой уезжал я. После каждой остановки в вагоне прибавлялось по пассажиру.
Первым к нам с Майором присоединился епископ (по крайней мере, я буду звать его так). Дородный круглолицый священнослужитель поздоровался, сел рядом со мной, вынул из портфеля стопку исписанных листов и принялся их изучать, время от времени делая пометки самопишущей ручкой.
Следом в купе появился низенький поджарый человек — фермер, решил я. Он разместился напротив Епископа, рядом с Майором. Пока он усаживался, мы все покивали друг другу в знак приветствия. Руки Фермера, очевидно, были привычны к тяжелой работе, а его обувь, вычищенная без особого тщания, являла следы свежей грязи.
На другой станции в купе вошел высокий, мертвенно-бледный джентльмен. Этот господин — хорошо одетый, с длинными бледными пальцами и таким же лицом — был шапочно знаком с Майором. В руке он держал номер журнала «Ланцет»: без сомнения, хирург, направляющийся на Харли-стрит[1]. Он сел рядом с Епископом, напротив Майора. Второе место у окна — напротив меня — осталось незанятым.
Вдруг я почувствовал некоторое изнеможение. Возможно, меня утомило возбуждение от самостоятельного путешествия, или виной тому было теплое солнце, светившее в окно вагона. Я закрыл глаза.
Открыв их, казалось бы, всего через мгновенье, я понял, что, должно быть, проспал некоторое время, ведь напротив меня теперь сидела женщина — довольно красивая, но строгой красотой.
Она была молода, ненамного старше меня. Рыжеволосая, очень бледная и стройная, с удлиненным лицом и высокими скулами. Вся ее одежда, начиная от туфель и заканчивая шляпой, была белой.
Я улыбнулся и кивнул, и она улыбнулась в ответ, но от пристального взгляда ее зеленых глаз мне стало не по себе.
Я снова кивнул и оглядел остальных пассажиров купе, которые — все до единого — крепко спали; забавно, но Майор с каждым выдохом присвистывал.
Еще одна перемена заключалась в том, что поезд остановился, хотя никакой станции видно не было. Прижавшись лицом к стеклу, я увидел, что локомотив стоит прямо перед въездом в тоннель, а вагоны выстроились у подножия громадной выемки[2]. Ее высокие крутые откосы почти закрывали небо, и потому на поезд будто опустились в сумерки.
Я вспомнил постыдную истерику мачехи и потряс головой. Воображаю, с каким удовольствием она бы сказала: «Я же говорила». Однако, как ни раздражала непредвиденная остановка, едва ли она представляла собой какую-либо опасность.
Сидящая напротив женщина по-прежнему смотрела прямо на меня и улыбалась так беззастенчиво, что я почувствовал, как краснею.
— Где мы находимся, мисс? Вы, случайно, не знаете? Было ли объявление?
— Вы надеялись на объявление?
— Да, — ответил я, — проводник должен был сообщить, где мы находимся и надолго ли задерживаемся.
— О, вот как, — сказала она. — Нет, боюсь, никакого объявления не было.
Она взглянула на золотые карманные часы, затем на меня, затем снова на часы и убрала их в маленькую сумочку, которую придерживала на коленях длинными пальцами, затянутыми в белую перчатку. Я тоже достал свои часы и вздохнул, встряхивая их.
— Который час, мисс? — спросил я. — Мои часы, кажется, остановились.
— Который час? — Она наклонила голову, словно маленькая птичка. — Вы спешите? Молодежь вечно куда-то спешит.
Меня немного повеселило, что она сказала «молодежь», ведь, как я уже сказал, она была старше меня самое большее на десять лет. Но я оставил ее замечание без внимания и ответил:
— Я не слишком спешу. Но меня встречают на вокзале Кингс-Кросс, и я бы не хотел никого задерживать. Мне просто хотелось бы знать, сколько мы уже здесь стоим.
— Недолго, — сказала она.
Я снова помолчал в надежде, что она продолжит, но она ничего не сказала.
— Роберт Харпер, — представился я, протягивая руку. Думаю, так в подобных обстоятельствах поступил бы мой отец.
— Очень приятно познакомиться, Роберт. — Она взяла мою руку, задержав ее в своей дольше, чем я бы предпочел. Пожатие у нее было удивительно сильным.
Однако она не назвалась, и я, хоть это и может показаться слабостью, не решился настаивать. Я снова посмотрел в окно и вздохнул, раздосадованный, что мы по-прежнему не двигаемся с места.
— Вы, кажется, обеспокоены, Роберт, — сказала Женщина в белом (про себя я решил именовать ее так, припомнив одноименный роман мистера Коллинза). Напрасно я проболтался, как меня зовут, — так у нее сразу появилось передо мной некое преимущество.
— Мне всего лишь не терпится продолжить путь, мисс… — Я прервался, чтобы она наконец представилась, и выжидательно приподнял брови, но она и не подумала нарушить паузу. Я осмелился нахмуриться, совершенно не заботясь о том, что это может ее оскорбить. Однако она, напротив, улыбнулась еще шире. Уверен, что она насмехалась надо мной.
Я взглянул в окно еще раз, но смотреть там было не на что: мимо не пробегал даже самый малюсенький зверек. Пока я вглядывался в полумрак, мне странным образом почудилось, что Женщина в белом наклоняется ко мне. Краем глаза я заметил в окне мелькнувшее отражение: ее лицо несколько исказилось, когда она подалась вперед. Я обернулся и вжался в сиденье. Однако Женщина в белом сидела в той же позе и улыбалась, и я почувствовал себя довольно глупо.
— Что с вами, Роберт? — спросила она, и не без причины.
— Все в порядке, благодарю вас, — ответил я как можно более непринужденно. — Мне разве что немного скучно.
Женщина в белом понимающе кивнула и, взмахнув изящными руками, хлопнула в ладоши так внезапно, что я испугался. К моему изумлению, этот звук не разбудил никого из спящих пассажиров.
— Нам нужно придумать, чем себя развлечь, — объявила она.
— Вы полагаете? — сказал я, гадая, что она имеет в виду.
— Может, вы были бы не прочь послушать
