подливал горячей воды и расчесывал вилкой спутанные волосы. Леший хватал все, что было из дерева и тянул к окну, причитая, что деревьям не место в доме. Но лучше всех развлекались черти: они качались на люстре, хлопали дверцами шкафов, портили молоко и яйца, смешивали крупы и рассыпали по полу соль. В коридоре они перепрятали все ключи, и только было принялись связывать между собой шнурки ботинок, как русалки обнаружили мамины праздничные туфли. В мгновение ока все туфли перекочевали в ванную, где были осмотрены, обмеряны, и расстроенно утоплены. Лени в панике и с капельками пота на лбу бегала от комнаты к комнате, пытаясь прогнать нечисть. Все ее прекрасно заученные заклинания против нечисти не давали никакого эффекта. Она в волнении кинулась за помощью к старому Молчуну, который преспокойно спал на излюбленной антресоли, но тут захохотали русалки и мама села в кровати. Лени мгновенно кинула в нее одеялом сна, но в суматохе перепутала направление, и заклинание погрузило в сон ее единственную надежду- Молчуна. Который захрапел теперь еще громче. Лени потрясла рукавом, но заклинаний больше не было, магия закончилась. Лени вздохнула и принялась за уборку по старинке руками.
Мама Нина спала. Ей снилось, что на кухне началась война: макароны опять что-то не поделили с рисом и стреляли в них из паприки фаршем. Веганские рисовые барышни морщились и, теряя сознание, рассыпались по полу. Маму интересовало лишь одно – кто будет убирать весь этот бардак!? Ее сон прервал грохот из кухни. Она резко села в кровати. Интуитивно потянулась к ночнику. Опрокинула стакан.
-ААА…Откуда здесь вода? Валя!? Опять ты воду принес?! -она нервно встала.
Ее муж, учитель младших классов Велиамин Сергеевич, тоже уже сидел в кровати. О воде он ничего не знал, но спорить не стал – ночь на дворе.
-Валя, вставай! Там кто-то есть!
Сонному Велиамину меньше всего сейчас хотелось вставать, но ругаться тоже не хотелось. „И почему это мужчин всегда посылают посмотреть? Будто нам не страшно!? Нам ужас как страшно“. Он спустил ноги с кровати. Привычным движением потянулся ступней к тапку, но того не оказалось на месте. Не оказалось там и ковра. Кто-то отодвинул ковер на правильное место, и теперь он больше не прикрывал треснувшую паркетную доску. Нога со всего размаха проехала по слому и хищные занозы острыми когтями впились в пальцы. Велиамин закричал и громко выругался. Выругался такими словами, каких приличный учитель младших классов и знать не должен, не то что произносить.
-Маруся!!! Опять ковер убрала!?
Маруся не ответила, она спала. Вернее, до этого момента она еще пыталась спать, но сейчас открыла глаза, и, бурча, сидела в кровати. Ни о каком ковре она и знать не знала.
-Валя, – мама потрясла его легонько за плечо и вручила метлу – иди уже! – И они медленно открыли дверь.
Засоня-солнце окончательно проснулось, расправило руки-лучи, и стянула с города покрывало темноты и тумана. Один из лучиков дотянулся и до леса. Постовой нечисти еще раз затрубил в рог, сообщая, что веселье пора заканчивать. Размалеванные помадой и тушью русалки, чистый и пушистый водяной со сломанными вилками в спутанных волосах, развеселые черти и леший с ножкой стула под мышкой дружно покинули дом номер пять по улице Гринь. Когда хромающий папа, мокрая мама и заспанная Варвара, вооружившись веником, заглянули в кухню, то увидели там только озлобленного Бориса посреди разгромленной комнаты.
***
Все утро мама отмывала кухню, папа ремонтировал карниз, Маруся убирала ванную комнату, а паук плел свою паутину. Лени печально лежала на антресоли рядом с опытным домовым. Она тяжело вздыхала.
-Ну как же так?! Я же только хотела помочь! – Она то и дело порывалась убираться, но Молчун крепко держал ее на месте.
-Не торопись! Вчера уже убралась! – поучал он.– Посмотри сначала. Понаблюдай. Порядок, он ведь везде разный! -
И Лени смотрела. Вздыхала, но терпеливо наблюдала. „А вдруг старый домовой и правда умнее.“
„Э-эх, Яга, жди меня жди! Я скоро!“ – мечтательно улыбался Молчун
К вечеру все успокоилось. В квартире номер семь было убрано и вымыто, занавески повешены, паутина сплетена, а ковер снова лежал на прежнем месте. И лишь озлобленный кот Борис гневно поглядывал из холодного осеннего парка через толстое окно на новенькую домовеншу.
