руку. Через несколько лет поместье так разрослось, что его сын, Сегомар Молодой, смог созвать у себя собрание воинов пага после смерти старого рикса (верубрии выговаривали «рига»). Его и выбрали новым. Вторая, последняя война с Молодым Цезарем Октавианом, земли верубриев тоже не обошла — римляне и их наёмники-германцы сожгли много хуторов, опять ограбили старую столицу и только Олину Сегомар спас от разорения. А когда договаривался об условиях сдачи, и стены сохранил — мол, что ты, именитейший легат Агриппа, ну какие там у меня в усадьбе стены — так, частокол.
За прошедший после этого год Олина выросла вдвое. Новеллий с дядей шли через пригород, выросший уже за стенами — дома вокруг были совсем новенькие, крыши ярко желтели свежим тростником. Справа, где частокол городской стены шел вдоль реки, слобода коричневым пятном среди рыжего луга выкатилась уже и на другой берег. Народу было много, народ брался за любое дело и требовал немного — только чтобы прокормить себя и детей. Тут процветал всякий промысел, так что помимо простого люда сюда стремились также и ремесленники, а купцы заезжали всё чаще. Агриппа вторую зиму оставлял в городе на постой когорту легионеров — плата за то, что Олину не тронули. Римляне размещались в центре, поблизости от дома рига.
За открытой створкой ворот на дорогу перед путниками шагнул стражник в сером шерстяном плаще, с мокрыми обвисшими усами, молча оглядел, шмыгнул носом и покосился налево. Там под пристроенным к стене дощатым навесом стояли двое в тусклых кольчугах, с хмурыми бритыми мордами, копья наготове. Римляне. Ещё несколько солдат сидели на скамье у стены, придерживая рядом щиты, и резались в пальцы.
— Что у мулов в мешках? — спросил передний римлянин на латыни.
— Мешки, — ответил Новеллий тоже на латыни, не дожидаясь, пока стражник-галл переведёт. — Мы торговцы, за товаром приехали.
— А это что у слуги, копья?
— Что ж ещё? Были б всадники, с мечами ходили. Говорили, разбойники здесь.
— И что, видели разбойников?
— Нет, слава Юпитеру.
Римлянин махнул рукой, галл отступил — мол, проходите.
— Посты удвоены, и местные ещё, — сказал Новеллий дяде. Тот только пожал плечами. Спутники прошлёпали по грязи мимо коров и коз, щиплющих редкую травку в незастроенном пространстве вдоль стены. Едва они вышли на петляющую между домами улицу, как Новелий остановился, вцепившись рукой в грудь.
— Ох…
— Что?
— Кажется, Зверь!
Дуннотал побледнел.
— Здесь? Не может быть!
Новеллий низко наклонил голову, сжав кулаки.
— Думаешь, его можно с кем-то спутать? Смотри, у ограды.
Группа ладных, богато одетых юношей стояла буквально в двух шагах, разглядывая пасущегося поодаль коня.
— Кто-то из них?
— Да.
Новеллий с трудом отвернулся и стал счищать о камень на обочине налипшую грязь с башмаков. В грудь и спину словно бился шипастый шар. Зверь. Совсем рядом.
Далеко на Севере друиды — такие, которых сторонились даже их союзники — проводили страшные обряды с добровольцами, согласными положить жизнь за освобождение страны от захватчиков-римлян. Или не совсем с добровольцами, слухи на этот счет ходили разные. Получившееся существо римляне называли hybrida, полузверь. С виду обычный человек, но порой он оборачивался страшным и непобедимым в бою воином. Они поубивали немало врагов, но надежды не оправдали — дух, что жил в теле человека медленно пожирал его изнутри. Иные не протянули и недели, и очень мало кто — больше года.
— Идём скорее, — дядя, кажется, готов был тащить Новеллия за руку. — Отдай письма римлянам и уходим прочь отсюда!
— Я иду к трибуну, — Новеллий сделал несколько особенных вдохов и почти прогнал гнев. Шипы, пронзавшие тело с каждым ударом сердца, превратились в тоненькие деревянные прутики. — А ты оставайся здесь. Узнай, кто они, о каждом. И найди нам ночлег.
Дядя явно собирался что-то совсем не вежливое ответить, но Новеллий, подгадав, когда старик в коротком плаще и брюках в синюю верубрийскую клетку и его мальчик-оруженосец подойдут поближе, продолжил громко:
— Шевелись, слуга! Некогда пререкаться! Как устроишься, узнай, у кого здесь какие кожи на продажу и ищи меня у дома рикса!
Дуннотал стрельнул глазами на прохожих и отвернулся к мулам.
Новеллий поспешил представиться старику. Он надел в дорогу брюки, а усы отпустил уже почти месяц назад, так что мог запросто сойти за галла, но решил всё же назваться Марком, чтобы посмотреть, как местные относятся к римлянам. Галл отвечал вежливо, и к домам римлян легко согласился провести, так что Новеллий немного, самую чуточку, расслабился. Все спокойно. Зверь был символом сопротивления чужеземцам, его появление чревато волнениями, если не открытым бунтом. Но тут, похоже, о Звере еще никто не знает. Затаился, может быть, или недавно прибыл.
Визит к трибуну Лурию, командиру римского гарнизона, опасений Новеллия не развеял. Прямо сказать трибуну о Звере в городе Новеллий поостерёгся, а от осторожного, вскользь заброшенного вопроса о настроении в округе трибун только отмахнулся. Сказал, мол, лучше не бывает, покупай что хочешь, верубрии теперь мирные галлы и союзники, неделю назад половина всадников пага отправилась на Рейн, в армию молодого Цезаря, а риг Сегомар трибуну Лурию лучший друг. Только на дорогах поосторожней, там, конечно, всякое бывает — повстанцы недобитые по лесам бегают, наши германцы-дезертиры, да и просто разбойники. Три дня назад даже римский патруль на Бибрактской дороге, в трёх милях от города, пропал, пришлось караулы удвоить. Но тут Лурий с Сегомаром разберутся и все концы найдут, а торговым делам это не помешает.
Всё это было бы понятно и хорошо, и можно было бы здесь обосноваться и начинать собирать товар, как задумано. Если бы не Зверь.
Мысли разбегались, нужно было найти спокойное место и всё обдумать. А ещё узнать побольше о местных делах. Кожи — дело хорошее и верное, но Зверь-то проявится — не может не проявиться. И тогда тут, кажется, совсем другие деньги можно получить. Только бы дело повести правильно, не напороть лишку. Новеллий чуть не спросил Лурия про награду, но в последний момент передумал — надо сперва все выяснить.
Трибун приглашал на ужин, Марк отговорился делами с товаром. Ещё можно было передумать и вернуться, Лурий только обрадуется, а запахи в его доме были густые, римские, хлебом пахло, пшеничным, свежим, а не вечной галльской недожаренной собачатиной. И черви тут тихо копошились вокруг очага и божницы, людей не трогали. Марк глубоко вдохнул, резко выдохнул и зашагал скорей из тепла трибунова дома, мимо по-италийски полуголой челяди, мимо часового у двери, на холодок площади. Будет еще время попотчеваться по римски.
Оказавшись
