Фарит Маратович Ахмеджанов
Ткач: предтечи
Деревья окутывал туман. Серый, но не грязный — казалось, что он светится. Туман и в самом деле светился — если постоять, а еще лучше посидеть спокойно, можно заметить, что он состоит из отдельных прядей паутинной толщины. На каждой пряди — узелки, где чаще, где реже. И в каждом узелке — искорка, то разгорается, то гаснет.
Если искорка погаснет полностью, то и прядка оторвется — и ее тут же унесет ветром.
Ветер тут дует постоянно, они с туманом — лучшие друзья. Ветер несильный, ровно такой, чтобы скрыть пряди от рассеянного взгляда. Такой взгляд скользнет по поверхности — туман как туман. И его обладатель пройдет мимо. Не войдет, не окунется в искры, не найдет деревьев и озера за ним. Не обнаружит на берегу озера одинокую фигуру, вольно развалившуюся на галечном ложе.
Не увидит животных — чудных и непонятных, пугающих и притягивающих одновременно. Они разбрелись по приозерному лугу, щиплют траву, пьют воду из озера, заходят в лес — так, что видны лишь их тугие зады. Но ни одно животное не скрывается в лесу полностью.
Гость вошел под деревья легко и свободно. Он не раз уже был здесь. Широкие плечи раздвигали пелену тумана, она обтекала фигуру, пряди утончались и исчезали. Деревья словно расступались перед ним.
Звери встрепенулись. Многие отбежали на дальний край луга, смотрели испуганно. Иные дрожали, сильно, это дрожание передавалось кустам. Кусты раскачивали пряди тумана, те словно тянули за собой кроны деревьев — лес грозно зашумел.
Лежащая фигура легко поднялась навстречу гостю.
— Здравствуй, брат! — раскинул руки в приветствии. — Здравствуй, Индра.
Пришелец крепок, у него густая черная борода, богатое, расшитое золотом белое одеяние, на голове — остроконечная, загнутая вперед шапка. Его глаза пусты, лишь иногда в них светится что-то. Блеснет и исчезнет, как солнечное отражение на волнующейся воде.
— Здравствуй, Митра! — У гостя густой, раскатистый бас. Животные отступают еще дальше, лес гудит еще грознее. — Как ты живешь тут?
— Хорошо, Индра. Спасибо, что пришел ко мне. Хочешь палья?
— Я люблю палья, — отвечает Индра. — Но мне нельзя ее есть. Так сказал Шива.
Митра кивает, не отрывая взгляд от глаз Индры. Он ищет в них блеск разума.
— Шива знает, что делать, — мягко говорит он. — Это он прислал тебя сюда?
— Да. Ты нужен.
— Хорошо. Я сейчас. Что ты делаешь?!
Индра резко вскидывает руку. Его кулак окружает голубоватое сияние. Формируется голубое копье — Перун. В воздухе начинает зудеть, деревья трещат, некоторые — падают.
— Индра, Индра, успокойся! — Митра хватает руку брата, изо всех сил сжимает ее. Перун втягивается обратно. Индра начинает дрожать, смотрит по сторонам. В глазах — отражение мысли.
— Я очень люблю это место, — тихо говорит он. — Очень. Но почему здесь у меня так болит голова?
— Пойдем, брат, — торопливо тянет его к кромке леса Митра. — Пойдем скорее.
Индра медленно идет вслед за ним. На его глазах слезы. На глазах Митры — тоже.
Они вдвоем проходят сквозь лес и туман. Выходят за их пределы. Там — почти ничего. Облака, чистое небо — и едва очерченная в прозрачном воздухе старая дорога, уходящая вдаль.
— Пойдем быстрее, — глухо говорит Индра. Шапка сидит на нем криво.
— Хорошо.
Индра крепко хватает Митру, резко взмахивает другой рукой. В его ладони снова вырастает Перун, но немного другой формы — сейчас он скорее похож на цветок. Гудение, вспышка — и они исчезают.
Появляются совсем в другом месте. Туман тот же, и та же дорога — она, похоже, обходит весь небесный круг, старая, немного разбитая, но странно живая. Здесь она вьется меж высоких зазубренных скал. Воздух колючий, морозный. Горный. Ветер гораздо сильнее.
— Сейчас я должен завязать тебе глаза, — говорит Индра. Шапка снова сидит на его голове прямо.
— Да, конечно.
Широкий шарф почти полностью закрывает лицо Митры. Он аккуратно ступает, Индра ведет его за руку. Они подходят к стене тумана, Индра поднимает руку. Снова в его ладони Перун — тонкий и длинный, как посох. Им он тычет в туман, словно ищет что-то.
Стена подается, рассыпаясь тусклыми искрами. В этот проход Индра заводит Митру.
Пройдя туман насквозь, они оказываются в странном месте. Горная долина, окаймленная двумя высокими недружелюбными хребтами. По их склонам — террасы, на каждой террасе — озеро и храм на его берегу. Озера соединяют искрящиеся водопады. От террасы к террасе вьется тропка.
Они идут по тропе к небольшому, целиком вырезанному из камня храму. Индра снимает повязку с лица Митры, тот трет глаза, но ступает уверенно. Он уже бывал здесь.
В храме курятся благовония. Свет дает большой очаг в глубине. На ковре сидит Шива. Коренастый, четыре могучие руки бугрятся мощными мускулами. Лицо тонкое, красивое как у девушки. Сходство усиливает высокая, тщательно уложенная прическа. Одет только в набедренную повязку, на запястьях и щиколотках — браслеты из крупного черного камня. Он неподвижен, глаза закрыты.
— Великий Шива, я… — негромко говорит Индра. Повинуясь легкому взмаху одной из рук, замолкает.
— Я приветствую тебя, Митра! — негромко говорит древний бог. Его голос шелестит, словно ветер меняет тональность, проходя через старые трубы. Но каждое слово и каждый звук слышны отчетливо.
— Как ты живешь?
— Хорошо. Благодарю тебя, что спросил.
Шива открывает глаза. Они огромные, черные и бездонные. По ним бегают искры. И их три — третий глаз расположен посередине лба.
— Нам нужна твоя помощь.
Митра наклоняет голову. Шива легко встает. Направляясь к выходу, мягко проводит ладонью по груди Индры.
— Отдохни, мой друг. Прямо здесь.
Тот благодарно кивает и опускается на ковер, с которого только что встал Шива. Его глаза смыкаются.
Митра и Шива выходят на площадку перед храмом. Они одного роста, но Шива выглядит гораздо более массивным. Перемещается легко, как несомая ветром пушинка.
— Это недалеко, — шелестит его голос.
Перейдя через уступы они оказываются перед большим навесом. Около него дежурит Ганеша — огромный, немного неуклюжий, одетый с подчеркнутой роскошью. У него толстые ноги и руки с очень короткими пальцами. У него голова слона с роскошными, покрытыми золотом бивнями. У него умные и добрые глаза.
— Отец, — склоняется он перед Шивой. Тот легко кивает.
— Он спит.
— А Дэви?
— Кали, отец. Она все еще Кали. У себя. Мы завалили вход…
— Это мудро, сынок. Мудро. Надо дать ей…
Снизу, из-за невысокого гребня доносится протяжный, леденящий душу вой. Ганеша озабоченно
