– Тонкие шрамы, вероятно, от ножа: на груди, на животе, на спине, на ягодицах; следы ожогов; на правой ягодице выжжено клеймо с изображением символа, напоминающего свастику или цветок. Три лепестка с точками.
– Держали в заложницах? – предположил я. – Следы побоев?
– Ссадины, синяки, точечные кровоизлияния. И, похоже, ее связывали. Здесь характерный шрамик на запястье. Как от ремня. Или от наручников… Правда, старый.
– Наркотики кололи?
– Никаких следов.
Я вздохнул.
Час спустя мы общались с врачами «Скорой помощи».
– Когда мы приехали, она была мертва несколько минут.
– Кто вам открыл?
– Парень такой темноволосый, симпатичный. Наверное, муж.
– Как себя вел?
– Казался очень расстроенным.
– Был один?
– Нет. Еще мужчина постарше, знакомый или родственник, сказал, что врач.
– Понятно. Адрес помните?
– Конечно, все записано.
Продиктовали адрес. Мы с Сашкой второй раз за день недоуменно переглянулись: это был адрес ее прописки.
– Е… твою мать! – сказал Сашка уже в машине. – Ее что, дома в заложницах держали и там же пытали?
Я пожал плечами.
– Поедем, поговорим с депутатом.
Валентин Пеотровский показался мне человеком неприятным. В кабинет пригласил, предложил сесть, но смотрел властно и презрительно. Он пребывал в полной уверенности, что его дочь убил ее парень, точнее, муж (нищий провинциал, мразь смазливая, пустое место и т. д.). Поженились они за месяц до ее смерти, прожив вместе около пяти лет. Уже подозрительно. У Ольги квартира (в центре, в кирпичном доме, с евроремонтом). Теперь он официальный наследник.
На прощание Валентин Пеотровский улыбнулся почти панибратски и пожал нам руки. Но это не улучшило впечатления.
Однако мы узнали кое-что новое. Этот ее парень (Андрей Амелин) был преподавателем историко-архивного института, точнее, РГГУ (как он теперь называется). Подрабатывал тренером по восточным единоборствам и охранником.
Возмущение депутата вполне понятно: не их человек. Куда ему со свиным рылом в мерседесный ряд!
В РГГУ нам порекомендовали аспирантку Марию Подистову как хорошо его знавшую.
Она глянула на нас через круглые очки. Приподняла брови.
– Уголовный розыск? С чего бы это?
– Нас интересует Андрей Амелин.
Не удивилась. Глаза под очками взглянули понимающе: «А-а, тогда все ясно». А губы улыбнулись и уверенно выдали:
– Отличный парень.
– Он способен на убийство?
– Все способны на убийство. На войне мало, кто не стреляет.
– Причем тут война?
– А кого он убил?
– Не отвечайте вопросом на вопрос!
– Скажите, кого он убил, и я скажу, способен или нет.
– Свою жену. Ольгу Пеотровскую.
– А-а, Жюстину. Однозначно, нет. Это папочка ее сказал?
– Ну-у…
– Ерунда! Не верьте! Маркиз чуть из-за нее в тюрьму не сел.
– Маркиз?
– Ну, Андрей. Привычка. Друзья Маркизом зовут.
– И что за история с тюрьмой?
– А вы не знаете?
– Поднимем дела… Мне интересен ваш взгляд на вещи.
– Вы спрашивали: способен ли убить? Способен, способен… Они как-то с Жюстиной возвращались после спектакля. В «Ленкоме» давали «Королевские игры». В метро сразу не пошли – шатались по городу. Маркиз говорил: осень, красиво, вечер теплый. Сунулись уже перед закрытием. Да им недалеко, от Театральной. Остановились в переходе, у стены.
– Зачем?
Мария хмыкнула:
– Лизаться вестимо. И тут подкатили к ним подростки: три экземпляра. Явно обкуренные, а то и хуже. Потребовали денег. Маркиз Жюстину за спину, а им: «Убирайтесь, пока целы». Не вняли. Полезли. А у одного оказался нож. Ну тут, как Маркиз рассказывал: «планка» у него упала… Но один успел-таки пырнуть ножом, и Маркиз отрубился. Когда очнулся: рядом три трупа и пять ментов. Сначала ему шили «убийство, совершенное с особой жестокостью», потому что одного из пацанов он убил вот так. – Она расставила указательный и средний пальцы правой руки в форме буквы «V» и расположила ее горизонтально. – Выбил оба глаза.
Но ничего, разобрались. Он был безоружен, отпечатков его пальцев на ноже не было – только их. И вообще выяснилось, что человек пишет диссертацию по истории, сочиняет стихи и играет на виолончели. Почему-то виолончель поразила ваших больше всего. В общем, дали ему что-то такое условно: «превышение пределов необходимой обороны».
А милицию знаете, кто вызвал? Она и вызвала, Жюстина. Говорила, что очень испугалась за него. Лучше бы не вызывала. Потом стояла на коленях возле палаты и все твердила: «Прости! Прости! Прости!» Внутрь менты не пустили. Он услышал, сказал ментам: «Вы передайте, что я ее прощаю». Но она все равно осталась. Так и стояла, пока за ней их друг не пришел и не увел домой.
– Что за друг?
– Не помню, как зовут. Здоровый такой мужик.
– «Планка», значит, падает…
– Ничего не значит! А если бы на вас полезли трое наркоманов с ножом, а вы при этом были с женой любимой, у вас бы «планка» не упала?
– Я не умею убивать голыми руками.
– Это не ваше достоинство!
– Пацанов-то не жалко?
– Этих? Шваль! Наркоманы! Жить мешают приличным людям. Чем меньше таких будет – тем чище воздух.
– А почему «Маркиз»?
– А вы его видели?
– Да.
– И спрашиваете?
– Так почему?
– Темные волосы, глубокие карие глаза, правильные черты лица, манеры и сдержанность аристократа, тренированное тело. И не гора мышц только, а голова на плечах. И Рэмбо с Рембо́ не путает. Я думала, что это вообще только в кино бывает, чтобы человек, обладая всеми перечисленными достоинствами, еще и Рэмбо с Рембо́ не путал! А вы спрашиваете, «почему маркиз»? Потому что маркиз. Весь поток по нему сох. У нас в институте и так мужиков мало, а тут самурай такой. А он выбрал эту мышь серую на десять лет старше него! Чем приворожила? Мы уж подумали, что деньгами. Она баба богатая. Только непохоже это на Маркиза. Потом узнали, что он охранником подрабатывает, чтобы на ее деньги не жить. А через год где-то я их вместе увидела. Как она на него смотрит и как он на нее смотрит: Ромео и Джульетта. «Не повенчав, с такою речью страстной, вас оставлять одних небезопасно…» Это после года совместной жизни. Значит, чем-то приворожила. Есть мужчины, которые любят, когда их любят. Любить самим для них не так уж важно. А она по нему с ума сходила, это точно. Знаете, как называла? «Государь»!
