девочка в шали подошла было к нему, задрав голову и не отрывая глаз от золотой звёздочки на груди капитана. Мать уже хотела оттащить её обратно, но Дед-Мороз подхватил девочку на руки и стал с ней в сторонке.
— Дорогие ребята! — сказал опять капитан. — Вот мы с вами сегодня встречаем Новый год опять по-хорошему, у ёлки, которую вам устроили заботливые люди, старшие товарищи. А ведь ещё недавно не до ёлок здесь было… Меня просили поделиться с вами некоторыми военными переживаниями, так сказать, эпизодами… Ну, проще говоря, случаями из боевой практики. И как раз вспомнил я, ребята, про один такой эпизод, который был лично со мной в этой же местности два года назад. Тут тогда, помните, были фашисты, ну, проще говоря, фрицы. Я был по специальному заданию сброшен на парашюте с самолёта. У меня была с собой такая походная рация… Ну, это, в общем, радиостанция, передатчик и всякое такое. Я должен был кое-что сообщать своим. Спрыгнул я, понимаете… А ветром занесло меня на высокую ель. Получилась, в общем, неудача. Я сильно зашибся и сломал ногу. Радиостанцию сбросили на особом парашюте. А мороз, знаете, крепкий, натерпелся я жутко… Фашисты ведь кругом, а куда я со своей ногой от них денусь?..
В зале был выключен свет. В волшебном полумраке горели лишь ёлочные огни. Герой стоял спиной к ёлке, дети почти не видели его лица, и им чудилось, что они вместе с храбрым парашютистом попали ночью в какой-то таинственный лес. Так тихо было в бараке, что слышно было, как легонько принимается ныть и позванивает одна из лампочек на ёлке…
— Долго я так ползал по лесу. Радиостанцию не отыскал. Нашёл что-то вроде пещерки. Провизии у меня было с собой достаточно, и это меня спасло. Сколько времени я в лесу провёл — и не знаю точно… У меня уже борода порядочная отросла. А сообщить о себе не могу — нет при мне моей радиостанции. И вот, как раз накануне Нового года, как это я уже потом узнал, слышу шаги — лёгкие такие, не мужские. Всё равно пропадать, думаю, да и вижу, что это девушка. Подал я голос тихонько… Рассказал ей всё, как и что. И сознание потерял… Вот уж сколько раз я это рассказываю ребятам… а всё никак… не могу спокойно говорить…
Капитан замолчал и прокашлялся. Все слушали его, боясь даже громко вздохнуть, — и ребята, и Сеня Михалёв, и Дед-Мороз, который сжимал своей огромной рукавицей руку маленькой девочки.
— Когда очнулся я, — продолжал капитан, — понять сразу не мог, где это такое я нахожусь. Гляжу, закопан я в солому в каком-то сарае, и рядом моя радиостанция. Вот ведь какая славная девушка!.. Катя её звали… Мало того, что она меня самого на салазках в деревню отвезла и в сарае спрятала, она ещё и радиостанцию разыскала и притащила сюда же. Наладил я аппаратуру, укрыл её в соломе и ночью связался по радио со своими… Вот гляжу сейчас на ёлку, как лампочки в ветвях светятся, и очень мне это, ребята, напоминает, как у меня там в соломе в ту новогоднюю ночь лампочки в моём аппарате затеплились.
И спасла, выходила меня девушка Катя. Лежал я в сарае, припрятанный ею, бородища отросла такая, что прямо-таки настоящий Дед-Мороз. А Катя мало того что еду мне носила, ногу бинтовала, так ещё нужные сведения мне про немцев собирала. А я своей рацией куда надо передавал… А потом вдруг не пришла один раз Катя, пропала. И фамилию её даже спросить я не успел. Но тут уж я немножко оправился, да и задание было выполнено. Связался я через радиостанцию с нашими, и скоро они меня при помощи партизан разыскали. Вот какая история была, ребята. Так сказать, эпизод.
— А Катю потом нашли? — спросил детский голос из мерцающей полутьмы.
— Нет… Так и не нашёл. Вот пожелайте мне хоть в новом году теперь её отыскать.
— Так то же я! — раздался вдруг крик из-под ёлки, хриплый, но такой громкий, что, казалось, лампочки мигнули и что-то дрогнуло в ветвях.
— Простите, в каком смысле? — спросил капитан, вглядываясь в путаницу отблесков и сдвинутых теней.
— Это вы?.. Как же вы?.. Товарищ капитан, Гриша!.. Не признали?
Сеня Михалёв кинулся к выключателю и разом включил полный свет. И все увидели, что Дед-Мороз припал своей белой бородой к груди капитана и пёстрыми рукавицами колотит его по плечам, а тот сконфуженно бормочет, всё ещё не узнавая:
— Простите, товарищ, это в отношении чего вы?
— Да мама родная! — в отчаянии осипшим голосом закричал Дед-Мороз. — Глядите на него! Забыл уж… Ох, чтоб её совсем!
Последнее относилось уже к бороде; дед, словно спохватившись, рванул себя за бороду и отодрал её напрочь.
— Ка-тя!.. — глухо ахнул капитан, растерянно всматриваясь в румяное, смущённое и счастливое лицо девушки. — Катя, ты?.. То есть, вы?.. А как же вы меня не узнали сразу?..
— Так ты… вы… ведь тогда с какой бородищей были!
— Ну, зато вы в те времена ещё не отпускали бороду, Катя! — засмеялся, наконец, капитан, и строгое лицо его вдруг потеплело и стало совсем молодым.
— С ребятами, товарищ капитан, я очень возиться люблю, — виновато проговорил разоблачённый «дед».
— Куда же вы тогда исчезли? — спросил капитан.
— Фашисты меня тогда забрали, хотели в Германию угнать, да я с пути убежала. Вернулась когда, пришла в сарай — а вас уже нет…
Все обступили их, поражённые этой удивительной встречей. Сказочная борода Деда-Мороза свисала со стула, на котором прежде сидел баянист. И вдруг раздался громкий плач. Это плакала маленькая девочка в пуховой шали.
— Не настоящий, — твердила она сквозь слёзы, — он совсем тётя…
И потрясённая этим обманом, она никак не могла успокоиться. Она не утешилась даже тогда, когда ей подарили с ёлки большого ватного Деда-Мороза. Она отошла в уголок и стала тихонько пробовать, не оторвётся ли у этого деда борода. Борода в конце концов всё-таки отодралась. Но, взглянув на безбородую, краснощёкую матрёшку, вполне теперь годную, чтоб её нянчить, утешилась малышка и решила, что, пожалуй, прав был обманувший её большой Дед-Мороз, который не захотел оставаться стареньким и сделался такой молодой и славной тётей…
