глыбам, и запах крови в неподвижном воздухе... Отряд чекистов 14 дней отбивал яростные атаки мюридов имама Гоцинского. 14 дней... Руки едва держали винтовку. Подкрепления нет. Надо выстоять. Надо победить или умереть, но не отступить...
Перестрелки нет. Прошел день. Спокойно опустилось усталое солнце за изломом гор. Рабски прокрадывается мысль об отдыхе, сне... Злобным эхом прокатывается по ущельям первый выстрел. Грянул залп за вершиной плато. Привычно сжимается винтовка, стискиваются зубы. Патронов нет. Две цепи схватываются в рукопашной. Без выстрелов — только глухие удары и стоны.
Тает кучка защитников плато. И не в одной раздробленной голове вспыхивала в последний раз мысль: «Умираю за тебя, революция...»
— С отрядами Гоцинского, конечно, потом справились, — нарушил тяжелую паузу Шаталов, — но вскоре опять получили новые данные: англичане предложили Врангелю помочь летом двадцать первого года высадить десант, чтобы отрезать Кавказ, Кубань и Дон от Советской России. В сообщении было указано, что на юге готовится крупное восстание, рассчитанное на поддержку десанта...
— Это уже при мне происходило. Я только-только в ЧК пришел.
— Не забыл князя Ухтомского? — хитро прищурившись, спросил Шаталов, прекрасно понимая, зачем я к нему приехал.
Да, история князя Ухтомского вполне заслуживает того, чтобы воспроизвести ее хотя бы вкратце. Это была одна из блестящих операций, проведенная двадцатишестилетним председателем Донской ЧК Федором Зявкиным.
Красные в городе!
Рождественская ночь мягко опустилась над Тихим Доном. Небо затянуло черными облаками, лишь изредка падает на землю скупой лунный свет, и тогда снега, прочно укутавшие морозную землю, начинают искриться каким-то особым блеском, радуя сердце запоздавшего путника, стремящегося побыстрей добраться до ночлега.
Но в то время, в декабре сурового девятнадцатого, даже и в праздничные дни предместья и главные улицы Ростова, прежде шумные, наполненные толпами, кажется, со всего света съехавшихся сюда людей, были почти пустынны. Только скрип снега под тяжелыми каблуками деникинских патрулей да редкие экипажи с офицерами-добровольцами и заядлыми городскими кутилами.
В кафедральном соборе — торжественное богослужение. Но прихожан собралось что-то негусто. Не до того. Красные наступают... В передних рядах верующих по традиции — местная знать во главе с генералом Череповым и князем Долгоруковым. Их присутствие вселяет в сердца «чистой публики» спокойствие, однако весьма относительное и непрочное. Доблестные защитники «веры и отечества», конечно, не посрамят славы российского оружия, но... Деникин-то все же пятится.
Епископ Арсений заканчивает проповедь:
— Гаснут светильники... вера поругана большевиками...
И хор запевает с надеждой и раболепием:
— Рождество твое, Христе боже...
Неожиданно, заставив всех вздрогнуть и обернуться к дверям, грохнул винтовочный выстрел. Вслед за ним послышались взрывы гранат. Кто-то истерично закричал:
— Красные в городе!
Поднялась паника. Черепов и Долгоруков вбежали в алтарь и, сбросив с себя регалии, стали торопливо облачаться в одежду церковных служек. И вот толпа верующих уже выносит их из собора. Начальник гарнизона Ростова генерал Черепов и князь Долгоруков крадучись бегут проходными дворами, переулками, а впереди по главным улицам уже растекается конница Буденного.
Рейд красных конников стремителен и дерзок: многие в городе даже и не знали в этот час, что они уже завязали короткие, яростные схватки за овладение Ростовом. Выскочив на Таганрогский проспект, буденновцы одним ударом разгромили штаб белых; его начальник генерал Голощапов застрелился в своем кабинете, справедливо опасаясь народного возмездия.
«Армия спасения России»
Деникин отступал. Длинной вереницей тянулись на другой стороне Дона, по улицам Батайска обозы Добровольческой армии. Тяжело было на душе у главкома. Внезапно дорогу экипажу командующего преградила какая-то задрапированная черным повозка. Деникин хотел было прикрикнуть на ездовых, но тут же осекся — он узнал гроб с телом генерала Тимановского. Скорбно глядя на гроб, Деникин тихо, почти шепотом проговорил:
— Железный Степаныч, ты столько раз водил полки к победе, презирал смерть — и вот теперь сражен ею так не вовремя... А может быть, вовремя? Нас остается все меньше и меньше. Поручики, увы, не заменят таких, как ты, Степаныч, как...
Деникин круто повернулся, разом сбросив с себя навалившуюся тоску, и громким голосом приказал:
— Капитана Маслова ко мне!
К генералу лихо подскочил на рыжем дончаке молодцеватый командир эскадрона личной охраны. Деникин торопливо отдал распоряжение, и капитан в сопровождении кавалерийского взвода поскакал в сторону эвакуируемого Ростова.
К ночи взвод на рысях подошел к госпиталю имени генерала Сидорина, что на Большой Садовой улице. По вызову Маслова санитары вывели из палаты № 31 больного, едва стоявшего на ногах человека.
— Тиф, — коротко бросил санитар. — Будьте осторожны.
Не удостоив санитара и взглядом, Маслов попытался усадить больного на лошадь. Но куда там, тот был совсем плох. Человек упал. Вторая попытка также окончилась неудачей. Кавалеристы поняли — он был почти без сознания.
Тем временем показались буденновские разъезды. Капитан вскочил на коня и приказал с боем уходить обратно, к Дону.
Однако визит Маслова не пропал даром — врачи и сестры милосердия белогвардейского госпиталя были предупреждены, что, если с головы больного упадет хоть один-единственный волос, контрразведка до них доберется, чего бы это ни стоило.
В госпитале начался переполох. Врачи лихорадочно готовились к приходу красных. С шинели и френча больного снимали погоны и другие знаки различия, торопливо прятали все предметы, которые могли выдать в этом изможденном болезнью пожилом человеке большого военачальника. Затем из светлой теплой палаты подопечного перенесли в холодный коридор первого этажа, к солдатам.
Когда подошедший к больному буденновец спросил перепуганного врача, кто это, мол, здесь лежит, тот, с трудом овладев собой, довольно невозмутимо ответил:
— По спискам канцелярии он значится рядовым.
— Находится в безнадежном состоянии. Мы перенесем его в изолятор как смертника, — добавила сестра милосердия.
— Ишь ты! — возмутился молодой буденновец. — Офицеров небось прячете, а рядового солдата в изолятор! Поместите его в хорошую палату — и чтоб уход! — строго пригрозил он.
И «рядового солдата» уложили вместе с только что прибывшими ранеными красноармейцами.
* * *
Трудовой Ростов ликовал. То тут, то там прямо на улице возникали стихийные митинги... Какой-то безусый буденновец, устроившись на садовой скамейке, «давал концерт» обступившим его подросткам. Лихо наяривая на гармонике, он под аплодисменты и крики «ура!» своей благодарной аудитории пел звонким голосом:
Пароход идет —
Вода кольцами,
Будем рыбу мы кормить
Добровольцами!
На Пушкинской улице, у особняка богача Парамонова, в котором еще в 1918 году находился ревком, большевики, сменяя друг друга, рассказывали
