class="p1">Ваня, подсунул мужику под язык таблетку. Хилый мужичок стал отходить от приступа. Синий цвет его щек бледнел, пульс выравнивался; горло задышало, охрип уменьшился.
– Вот так, дыши… все нормально. И воды пей побольше.
На Ивана глядели благодарные, просветленные от улучшения пульса глаза.
– Что же ты дружок, напугал. Завтра же, в понедельник возьми талончик к врачу и пройди обследование! Поправишься! Починят тебе твое сердце, – наставил его Ваня уверенно, проговорив ласково и внятно, по врачебному спокойно, незаметно приподнимая уголки губ.
– Слабое сердце, – оправдался мужик, выдавливая еле слышные звуки, порозовев губами.
– А будет сильное! Давай в тень пересядь! – помог он ему перебраться к противоположному окну. – Будь здоров! – вернулся Иван на свое прежнее место как ни в чем не бывало, без всякой ложной гордыни. И прикрыв глаза, снова поплыв душевно, мечтая о чем-то своем, о приятном.
За окном летело щадящее солнце, горело августовским светом, предвещая хорошую погоду на ближайшую неделю. Добрался Иван до дома, а за окном солнце за горизонт скрывается, и никто не замечает, как медленно, взволнованно темнота захватила пространство.
– Где Анька, я ей слив привез? – спросил он жену, когда ты, намыленная и свежая выкатилась из ванны.
– Гуляет…, с молодым человеком, – замахала Лена глазами часто, с невзыскательным выражением лица.
– С легким паром! – брякнул Иван, учуяв запах персикового шампуня и кокосового молочка для тела.
– Спасибо! – отозвалась она.
– А не рано ли, гулять ей с парней? – озадачился Ваня, выкрикивая ей в спину, наливая себе чай.
– Как рано? Восемнадцать уже! – простодушно ответила розощекая жена, закрываясь в своей комнате.
– Учиться надо, – промямлил под нос себе Ваня, откусывая бутерброд с колбасой. Он когда в электричке ехал, думал картошки себе на ужин нажарить, но что-то размяк с дороги, разленился. «Завтра, после работы, приготовит», решил он про себя.
Ночь блеклая, выспренно-глухая настигла город, Москву. Погасив свет у себя в комнате, Иван долго привыкал глазами к темноте, а как привык, заснул, не заметил.
3
Утренний мир врывался в окно бледным свечением. Небо блестело уходящим летом и прохладной осенью. Тучи сухие, взбитые до пены, летели куда-то на юг, укрывая в своих белых подушках стаи улетающих птиц. Разгоралось солнце с каждой минутой явственнее, бросая на землю косой, но искренний взгляд.
Интенсивно опадали, срывались сухие листья на московские улицы, и пение скрипучей метлы, шуршало по асфальту, в руках у дворников. Голуби, сгустившись частым рядком, ждали сытных крошек, восседая подчеркнуто на крыше электрической подстанции, утоляя потом жажду из лужи, оставшейся от поливной машины.
Рабочая неделя прошла быстро и легко, и вот уж дача Ивана снова открыла ему свои двери. Благодатные стояли деньки. Инертные облака висели на небосводе, украшая собой голубую равнину. Догорала последняя зелень, чтобы налиться дыханием от желто-бардового до иссиня-черного. Еще немного и пойдут грибы. Опята, подосиновики, лисички, белые. И Ваня уже предвкушал как отправится в лес за ними. За пять лет он исходил всю лесную зону. Знал какой тропкой пройти, где обойти зыбун, и ели зеленые пышногрудые, колючие, чтобы потом к стройным березкам на полянку выйти. А запах в лесу осенней порой, непередаваемый стоит. Увяданием тянет и тишиной ласковой, пресной землей пахнет, травами угнетенными, стоптанными. Да лишь отростки папоротника на коротких стеблях мужественно борются за свою вечную молодость. Ваня даже пожалел, что отпуск осенью не взял. Сдурил в этом году, решив про себя, что летом лучше. А так, он каждый день бы в лес ходил бы, с пристрастием необъяснимым.
В понедельник Иван Андреевич вел прием. День суетной, да к тому же в их поликлинику приехала комиссия. Ходила по этажам, обсматривала на выбор помещения в сопровождении главврача их поликлиники, Сидорина.
День раскалился знойным ветром и гонял сквозняками по коридорам, хлопая неосторожно дверьми.
Ваня в промежутках, между приемами, протирал со лба выступивший пот. Его бросало в жар, хотелось пить, но покинуть рабочее место не предоставлялось возможным из-за комиссии. После обеда все более-менее поуспокоилось, а он, заработавшись, прикипел к рабочему стулу. В кабинет заскочила суетливая бабушка, морщины покрыли уголки ее глаз, и щеки, потерявшие упругость, висели мешками.
– Добрый день! – как полагается, произнесла старушенция, – мне к вам сказали надо, – добавила она дребезжащим голоском.
– Добрый! Как фамилия ваша? – держался врач, услужливо-деликатно.
– Егорова, – тряслись ее белые губы.
Иван пролистал в компьютере список пациентом на сегодня, среди них двое пропустили свое время еще до двенадцати, и последняя значилась Макушина.
– Вы записывались? – уточнил Ваня, подустав за сегодня. Белый его халат светился белой аурой, в глазах бабушки.
– Талон? Я не брала! Мне сказали идти к вам! – уперлась бабушка в свое, с блуждающими глазами, дыша на врача чем-то прокисшим.
– Если нету талона, запишитесь. Возьмите талончик, и придете ко мне на прием, – разъяснил Иван Андреевич порядок действий.
– Талон, на сейчас? – задергалась старушенция волнительно, соображая, что ей делать. «Бежать сейчас к инфомату или сидеть до победного, а может примет и так…»
– Уже не сегодня, на любую открытую, свободную дату. Записываетесь и приходите, – терпения у Ивана было, хоть отбавляй.
– Ох милок, пробилась к тебе, а ты отворот-поворот мне, – тяжело вздохнула старушечка, в стареньком, немодном убранстве.
Иван вынуждающее уставился на нее. По взгляду его серьезных серых глаз, старушка опомнилась и смирившись привстала:
– Хорошо, пойду возьму талончик, – с тряской направилась она к дверям, полусогнуто.
Ваня перевел дух, его рабочие часы наконец заканчивались. Заглянув в телефон, он отвлекся, просматривая медицинские новости. В кабинет зашла женщина «не стара, не молода», можно сказать среднего соцветия, еще следящая за собой, ухаживающая за кожей лица, но с проявлением поверхностной дряблости. Она тяжело села напротив и молчала, дыша грузно, пока Иван не оторвался от своего телефона и не спросил вежливо:
– Фамилию, пожалуйста, назовите!
– Макушина Татьяна! – голос прозвучал ее судорожно, печально, будто кто умер. Глаза ее с замученным блеском, страдающе посмотрели на Ивана.
– Слушаю, что вас беспокоит? – задал Ваня свой заученный вопрос и вспыхнул умом, припоминая что-то знакомое в выражении этой женщины. И зажегся он за секунду неловким румянцем, воскрешая в памяти, где он мог ее видеть, где они встречались.
– Вы повторно на приеме у меня? – поинтересовался он, пытаясь понять, что к чему.
– Нет. Понимаете, я пришла не на счет себя, а по поводу своей дочери! – промолвила пациентка, выговаривая совершенно четкую смысловую интонацию.
– Пусть талон тогда возьмет и запишется, – отрезал Иван Андреевич, срывая с языка зазубренную траекторию слов.
– Подождите одну минуту, – почти взмолилась она, – вы меня не узнаете? Вы учились у моего отца, проводили вместе с
