в поту, огне и пепле.
Тициано следует за мной, подбирая с пола бутылку с водой выливая себе на лицо, а затем тоже опирается на канаты.
— Согласен, использовать груз в качестве приманки для ЦРУ было хорошей идеей, — говорит он, и я киваю.
— Если это действительно связано с ЦРУ. Мне нужны новости, как только ты их получишь.
— Будет сделано, Дон.
— Мне также нужны глаза и уши Маттараццо. Мы и так уже слишком много сделали для этого сукиного сына, чтобы он оказался неспособным гарантировать безопасность партии оружия. Если он не будет полезен мне, когда он мне нужен, то он мне вообще не нужен.
— Все уже сделано, — констатирует он, и меня это ничуть не удивляет.
Тициано получил должность младшего босса не потому, что он мой брат, ни один из моих братьев не получил. В отличие от Cosa Nostra, в Саграде не поощряется семейственность, кровь важна, но это не все. Если бы каждый из них раз за разом не доказывал, что он способный человек, они не были бы там, где находятся сейчас. Даже я, будучи первым сыном своего отца, не занял бы место дона после его отставки, несмотря на его рекомендацию, если бы не доказал, что способен это сделать. И я это сделал. Сделка за сделкой. Смерть за смертью. Визит за визитом в ад, а за двадцать шесть лет, прошедших с тех пор, как я получил распятие, розу и кинжал, их было немало. В тридцать восемь лет во мне нет ни одной частички, которая не принадлежала бы Саграде.
— Хорошо, — говорю я, уже освобождая место между веревками, чтобы пролезть сквозь них. Мой брат пользуется этой возможностью.
— Ты тоже уходишь?
— Да. Джанни попросил о встрече, что-то насчет протоколов для поездки в Бразилию. — Это заставляет Тициано улыбаться от уха до уха, совершенно забыв о серьезности только что состоявшегося разговора.
— Ты уверен, что я не нужен тебе для этой поездки? — Я презрительно почесываю горло.
— Ты думаешь только о бразильских кисках, Тициано.
— Я также думаю о бразильских задницах и сиськах. — Зеленые глаза блестят, пока брат не подмигивает в мою сторону.
— Может, тогда мне стоит найти тебе жену? — Это предложение сразу же стирает улыбку с его лица.
— Это не смешно, Витто, — говорит он сквозь зубы, и моя реакция — не более чем едва заметная дуга брови, так как меня пока это не волнует.
Если Тициано и даже я до сих пор не женились, то только потому, что никто не предложил достаточно выгодную сделку, чтобы включить мое имя или имя моего младшего босса в брачный договор, и он это знает.
— Дон. — Я останавливаюсь на месте и оглядываюсь, когда знакомый голос окликает меня. Старый Рикардо Риччи, капореджиме Мессины, смотрит на меня с расстояния в несколько метров, приближаясь быстрыми, короткими шагами.
Я хмурюсь, потому что не ожидал увидеть его здесь. Дарио, один из моих доверенных людей, стоит неподалеку, сцепив руки перед собой. Безупречный костюм на его теле говорит о том, что он готов к нашим дневным обязательствам, даже если я еще не готов.
— Да? — говорю я, стоя перед Рикардо. — У нас встреча, Риччи? — Спрашиваю я, хотя знаю, что ответ — нет.
— Нет, дон. Но, если это возможно, я бы хотел поговорить. — Повестка дня, запланированная на этот день, практически кричит у меня в голове, когда я киваю, уже думая о том, какие перестановки мне придется сделать.
— О чем, Рикардо?
— О Кастеллани, дон. Они отказались от вашего предложения. — Рука сжимается в кулак — автоматическая реакция, как и движение ноздрей.
— Значит, мы должны убедиться, что они понимают, что "нет" не было их отказом.
ГЛАВА 2
ГАБРИЭЛА МАТОС
Я задерживаю дыхание, сглатывая желание вырвать кишки наружу, которое овладевает моим желудком в тот момент, когда я вижу комнату, в которую собираюсь войти, и, что еще хуже, убраться в ней. Я бы побежала в ванную, но прошлый опыт научил меня, что спальня — это всего лишь преддверие того уровня желания смерти, с которым я столкнусь в номере.
Влажное пятно на неубранной постели заставляет меня сморщить нос, когда я смотрю на него и выброшенный презерватив рядом с ним. Я закрываю глаза, когда замечаю чуть дальше справа белую студенистую консистенцию. Я хмыкаю и отворачиваюсь.
Я ненавижу свою жизнь.
— Ну же, Габи, ты можешь это сделать. Ты всегда все можешь. — Говорю я вслух, потому что знаю, что просто думать будет недостаточно, даже если слышать тоже будет недостаточно.
Я с силой выдыхаю воздух из легких и наконец заталкиваю тележку с чистящими средствами в комнату. Я смотрю на нее, думая в тысячный раз, только сегодня, что этого будет достаточно, чтобы решить мои проблемы на месяц. Чертова тележка, продающаяся на любом блошином рынке, которую могли бы купить хозяева дома, чтобы уборщицы вроде меня могли передвигаться во время уборки, решила бы мои проблемы.
Как печально, что именно в этом заключается ценность моей жизни.
Я вкалываю две недели, чтобы заработать сумму, которую подержанная тележка для уборки заработала бы за один день.
Мои глаза горят, а больные от многочасовой уборки мышцы кричат в знак протеста, когда я решаю, с чего начать в только что открывшейся комнате. Я качаю головой из стороны в сторону, решив перестать думать, так как понимаю, что если буду продолжать размышлять, то не уйду отсюда сегодня.
Мне не нужно размышлять, мне не нужно думать, мне нужно просто делать.
Часы на панели телевизора, на той, где забыта пара использованных красных кружевных трусиков, показывают, что уже три часа ночи. Пять часов. Пять часов уборки без еды, а я все еще не дошла до конца.
Триплекс в Барра-да-Тижука стал жертвой бурной вечеринки прошлой ночью, и я отвечаю за то, чтобы вернуть ему достоинство, неважно, что это будет стоить мне моего. Для начала я собираю разбросанную по комнате одежду: рубашку, брюки, платье, пару туфель на каблуках, трусики и боксеры. Оставив все в корзине для белья в тележке, наступает время постельного белья, и я благодарю Бога за резиновые перчатки. Я знаю, что теоретически нельзя заразиться венерическим заболеванием, просто прикоснувшись к чьим-то грязным простыням, но ради Бога.
На короткую секунду мой разум блуждает, представляя, что было бы, если бы я была обладательницей красных трусиков, если бы моя жизнь была ее жизнью. Жизнь, подпитываемая дорогой выпивкой, шикарной едой и дизайнерскими трусиками, которые я не прочь оставить. Я
