Однако на то и бог! Ведь он, как говорится, "всех кормящий и насыщающий", - разумно миром управляет... Видит он, как я из-за куска хлеба бьюсь, и говорит: "Ты небось думаешь, Тевье, что все уже кончено, светопреставление, небо на землю валится? Ну и глуп же ты, Тевье, ой как глуп! Вот увидишь, счастье, если богу будет угодно, повернется этак налево кругом, - и сразу во всех уголках светло станет!" Выходит, как в молитве сказано: "Кто будет вознесен, а кто - низвергнут", - кто ездит, а кто пешком плетется. Главное упование! Надо жить надеждой, только надеждой! А ежели до поры до времени приходится горе мыкать, так на то же мы и евреи на белом свете, как говорится, избранный народ... Недаром нам весь мир завидует... К чему я это говорю? Да к тому, что и меня господь бог не оставил своей милостью... Вы только послушайте, какие чудеса на свете бывают.
Однажды летом, в предвечернюю пору, еду я лесом, возвращаюсь порожняком. Голову повесил, на душе кошки скребут. Лошаденка едва ноги волочит, хоть ты ее режь...
– Ползи, - говорю я, - несчастная! Пропадай со мной заодно! Знай и ты, что значит пропоститься долгий летний день, раз ты у Тевье в лошадях состоишь!
Кругом тишина. Каждый щелчок бича гулом отдается в лесу. Солнце садится, день угасает. Тени от деревьев вытягиваются до бесконечности. Темнеет. Тоскливо становится. В голову лезут разные думы, образы давно умерших людей встают перед глазами. О доме вспомнишь, - горе горькое! Дома мрак, уныние, ребятишки, будь они здоровы, раздетые, разутые, ждут не дождутся отца-добытчика, не привезет ли каравай свежего хлеба, а то и булку! А она, старуха моя, - известное дело, женщина! - ворчит: "Детей ему нарожала, да еще семерых! Хоть возьми, прости господи, и утопи их живыми в речке!" Каково такие речи слушать!
А ведь мы всего только люди, плоть да кровь. Разговорами сыт не будешь. Поешь селедки, - чаю захочется, а к чаю сахар требуется, а сахар, говорите вы, у Бродского...
– За кусок хлеба, что не доела, - говорит моя жена, - утроба не взыщет. Но без стакана чаю утром я не жилица на белом свете: ребенок за ночь все соки из меня высасывает!
Однако и о том, что ты еврей, забывать нельзя: солнце на закате... Молитва хоть и не коза, никуда не убежит, а помолиться все-таки пора... Правда, какая уж там молитва! Можете себе представить: как раз, когда положено стоять неподвижно, лошаденка, точно назло, срывается с места и несется как шальная... Вот и бежишь за тележкой, натягивая вожжи, и припеваешь: "Господь Авраама, господь Исаака, господь Иакова..." Хороша молитва, нечего сказать! А помолиться, как нарочно, хочется горячо, с огнем, - авось на душе полегчает...
Короче говоря, бегу это я за возом и читаю нараспев, совсем, как в синагоге (не будь рядом помянута!): "Питающий все живущее от щедрот своих!" То есть кормящий всякое свое творение... "Выполняющий обет свой перед покоящимся во прахе..." То есть даже перед теми, кому и жизнь - сырая могила...
"Эх, думаю, жизнь наша - могила глубокая! Ну и маемся же мы на свете! Не то, что егупецкие богачи, которые целое лето на дачах в Бойберике проводят, пьют, едят, как сыр в масле катаются! Эх, господи владыко небесный! И за какие грехи мне все это? Не такой я, что ли, как все другие? "Воззри на нашу бедность!" Посмотри, мол, на наши муки, погляди, как мы трудимся, и заступись за нас, бедняков, потому что больше за нас заступиться некому! "Исцели нас да будем исцелены". Пошли нам исцеление, а болячек нам не занимать стать. "Благослови нас..." Пошли нам добрый год, чтобы хлеба уродились - и рожь и пшеница, и ячмень... Хотя, с другой стороны, какая мне, горемычному, от этого польза? Не все ли равно, скажем, моей лошаденке, дорог овес или дешев?
Однако не нам судить о деяниях всевышнего. А еврей и подавно должен все принимать безропотно и повторять: "И то благо!" Так, видно, богу угодно! А кощунствующие, - продолжаю я, - "ристократы", которые говорят, что нет на свете бога, будут посрамлены, когда явятся туда... Поплатятся с лихвой, ибо он, "сокрушающий врагов", - воздаст им сторицею! С ним шутки плохи, с ним ладить надо, упрашивать, умолять: "Отец всемилостивый! Внемли гласу нашему!" услышь наши вопли! "Обрати милосердие твое к нам! - пожалей жену мою и деток, - они, бедные, голодны. Почти за благо, - смилостивься над возлюбленным народом твоим, как некогда в священном храме, когда священнослужитель и левиты..." И вдруг - стоп! Лошаденка остановилась. Я мигом отхватил оставшуюся часть молитвы, поднял глаза и вижу: выходят мне навстречу из чащи два каких-то странных существа, одетые будто бы не по-людски... "Разбойники!" - мелькнуло у меня в голове. Однако я тут же спохватился: "Фу, Тевье, дурачина ты эдакий! Столько лет подряд ездишь по лесу и днем и ночью - что это тебе разбойники вдруг померещились?"
– Вью! - крикнул я лошаденке, набрался духу и хлестнул ее еще несколько раз, будто ничего не замечая.
– Уважаемый! Послушайте, дяденька! - обращается ко мне одно из этих существ женским голосом и машет мне платком. - А ну-ка, остановитесь на минутку, погодите удирать, ничего худого мы вам не сделаем!
"Ага! Нечистая сила! - подумал я, но тут же говорю себе: - Дурья голова! Откуда вдруг ни с того ни с сего духи и черти?" Остановил лошаденку. Присмотрелся получше - женщины. Одна пожилая, в шелковом платке на голове, другая помоложе - в парике. Обе раскраснелись и вспотели.
– Добрый вечер! Вот так встреча! - говорю я громко и даже как будто бы с радостью. - Чего изволите? Если купить что-нибудь, то у меня ничего нет, разве что колики в животе да сердечные боли на неделю вперед, есть еще и хлопоты, и заботы, и всякая морока, и горести всухомятку, беды и напасти - оптом и в розницу!
– Тише! Погодите! - отвечают они. - Скажи, пожалуйста, как его прорвало! Извозчика чуть словом задень, - жизни рад не будешь! Ничего, - говорят, - нам покупать не надо, мы только хотели вас спросить, не знаете ли вы, где здесь дорога на Бойберик?
– На Бойберик? - переспросил я с напускным смешком. - Для меня это все равно, как если бы вы спросили, к примеру, знаю ли я, что меня зовут Тевье.
– Вот как! - говорят они. - Вас зовут Тевье? Добрый вечер, реб Тевье! Нам не совсем понятно, что тут смешного? Мы не здешние, мы из Егупца и живем в Бойберике на даче. Вышли на минутку погулять и кружим в этом лесу чуть ли не с самого утра... Бродим, плутаем и никак не можем попасть на дорогу. А тут мы услыхали, - кто-то поет в лесу. Поначалу подумали, - а вдруг упаси бог, разбойник! Но когда увидели вблизи, что вы еврей, стало легче на душе. Понимаете?
– Ха-ха! Хорош разбойник! - отвечаю я. - Слыхали вы когда-нибудь историю о еврейском разбойнике, который напал на прохожего и потребовал от него понюшку табаку? Хотите, - могу рассказать...
– Историю, - говорят они, - оставим до другого раза. Вы лучше укажите нам дорогу на Бойберик.
– На Бойберик? Позвольте! Но ведь это и есть самая настоящая дорога на Бойберик! Если вы даже не хотите, вы все равно по этой дороге обязательно придете прямо в Бойберик!
