Борисовичем?
— Ага. — Богдан сунул свои музыкальные инструменты в карман широких мягких штанов и как-то боком, словно с опаской, вошёл в ярко освещённую, наполненную аппетитными ароматами кухню.
— Иди вымой руки и будем ужинать! — улыбнулась Ирина сыну, доставая из посудного шкафа тарелки.
— Да, мама… — отозвался мальчишка, искоса глядя на льнущую к отчиму сестру.
Андрей, заметив его взгляд, приветливо протянул руку и мягко потрепал подошедшего пасынка по волосам:
— Как дела, студент? — спросил он весело. — Даются тебе уравнения?
— Ну так… — пожал плечами Богдан. — Немножко…
— Немножко! — вздохнула Ирина устало. — Тебе завтра снова к Инне Викторовне идти на пересдачу. Ты помнишь?
— Ага.
— Ну, так ты сможешь решить?
— Ага, наверное…
Мальчишка подошел к матери и робко боднул лбом её руку чуть выше локтя. Ирина хорошо знала этот жест, и он всегда вызывал в ней двойственные чувства. Нежность и жалость к сыну смешивались с раздражением и недовольством: вон, у подруг сыновья — ровесники Богдана уже выше матерей, а её мальчик едва дотягивается макушкой до её плеча, хотя она совсем невысокого роста…
— Нет, — сказала она сухо. — Обнимать я тебя не буду. Вот сдашь завтра математику, получишь оценку за четверть, тогда и пообнимаемся.
— Да, брат! Объятья некоторых девушек надо ещё заслужить! Надо постараться! — засмеялся Андрей, добродушно похлопав Богдана по спине. — Давайте-ка садиться есть, я уже просто умираю с голоду!
***
Каждый раз, встречая Богдана Смирнова в школьном коридоре, Елена Константиновна старалась ободряюще улыбнуться ему и иногда даже спрашивала, как у него дела. И каждый раз, несмотря на то, что она знала этого ученика далеко не первый год, она чувствовала, как её сердце сжимается, когда этот маленький, худенький и бледный мальчишка поднимал на неё свои огромные серые глаза. Взгляд, сначала внимательный, немного испуганный и удивлённый, очень быстро ускользал… Нет, глаза по-прежнему смотрели прямо на неё, но было понятно, что видят они уже что-то другое. Усугублялось это впечатление ещё и тем, что один глаз заметно косил. И всё-таки не в этом была главная причина ощущения, что этот ребёнок (подростком его и язык не поворачивался назвать) постоянно увлечённо наблюдает смену кадров кинофильма, который крутит его отстранённый от реального мира мозг…
Елена Константиновна проработала в школе почти тридцать лет, последние десять из них — завучем, так что повидала на своем веку всякое, и, казалось бы, ничто уже не должно её удивлять или шокировать. Но, видимо, прививка от сострадания для некоторых сердец совершенно не эффективна.
Проходя мимо кабинета математики, завуч невольно замедлила шаги и остановилась. В открытую настежь дверь был виден почти весь класс, залитый ярким солнечным светом, чистый и пустой, — шёл третий день осенних каникул, — и только за одной из парт сидел худенький мальчишка, склонив свою густую тёмно-русую шевелюру над тетрадкой. Массивные очки сползли с искривлённого у переносицы носа, большой рот был беспомощно приоткрыт…
Инна Викторовна, в идеально сидящем на её стройной фигуре серебристо-сером костюме, с безупречно уложенными волнистыми светлыми волосами, вся подтянутая, ровная, прямая, точная, как математическая формула, стояла рядом с партой и пристально глядела сверху вниз на раскрытую исписанную страницу.
— Нет. Неверно. Посмотри ещё раз внимательно. Думай. Исправляй. — Голос учительницы звучал холодно и невозмутимо, и Елена Константиновна поймала себя на мысли, что видит ожившую иллюстрацию к великой сказке Андерсена. Несчастный Кай никак не мог сложить из ледяных осколков проклятое слово «Вечность», а беспощадная Снежная Королева бесстрастно наблюдала за его мучениями из-под длинных и острых, как иглы, ресниц.
Елена Константиновна негромко окликнула коллегу, и та, оставив своего пленника наедине с неподдающимися решению уравнениями, вышла из класса и прикрыла за собой дверь.
— Ну, что там у вас, Инна Викторовна? Аттестуем мы его сегодня? — мягкие светло-карие глаза завуча, окруженные тонкими лучиками морщинок, смотрели взволнованно.
— Ничего пока не могу сказать, Елена Константиновна. Он не справляется. Не понимает. Я уже три раза объяснила способ решения. И он всё равно делает всё неправильно.
— Ох…ну что же нам делать? Видите, его мать упрекает нас в том, что по остальным предметам у него всё-таки есть оценки, а по каким-то даже и «четвёрки»…. Одна математика портит всю картину.
— «Четвёрки»? По музыке и ИЗО? Может быть. По остальным предметам девочки просто рисуют ему «тройку», чтобы не усложнять себе жизнь. Я не буду рисовать. Он придёт после девятого класса на экзамен и не напишет ни-че-го. И тогда эта же мамаша будет кричать, что я не научила её сына, а просто ставила оценки. И поэтому он завалил экзамен. Нет, я этого не допущу, — Инна Викторовна поправила серебряную брошку на груди и нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
— Здесь я с вами полностью согласна… Но что же нам делать?… Как будто нет никакого выхода. Ещё и эта записка, которую она вчера показывала.
— Ой, записка… Он написал, и тут же про неё забыл. Если он простейшую формулу, которую ему только что дали, не может удержать в голове!..Не моя вина в том, что ребёнка с особенностями развития отдали в обычную школу.
— Безусловно, это не наша вина, — кивнула Елена Константиновна. Улыбнулась с грустью. — Идите, не буду вас больше задерживать. Может быть, сегодня что-то и нарешаете. Общими усилиями.
Когда учительница снова заходила в свой идеальный кабинет, можно было увидеть, как тёмно-русый чуб по-прежнему уныло и безнадёжно свисает над тетрадкой, заполненной неидеальными, неверными вычислениями.
***
Субботнее утреннее шоссе было совсем пустынно, когда Смирновы, по давней своей традиции, выехали на семейную прогулку и шопинг. Ирина, в светлом пальто, с небрежно накинутым на плечи бледно-розовым кашемировым палантином, сидела на переднем пассажирском сиденье рядом с мужем и то и дело бросала взгляд на его красивый профиль: Андрей, со своими аккуратными тёмными усами и бородой, в мягком сером пальто и клетчатом кашне выглядел, как голливудский актёр. Правда, несмотря на актёрскую внешность, этот человек был очень надёжным, честным и верным, и Ирина чувствовала, что любит его всё больше и больше… Как же ей повезло, что они встретились! Почему этого не случилось раньше? Если бы Богдан был его сыном! Их Сонечка — идеальный ребенок: хорошенькая, умная, общительная, в пять лет она занимается танцами, живописью, английским, и как будто создана для того, чтоб радовать родителей и всех вокруг. Будь у них с Андреем сын, каким бы он мог быть парнем! Все подруги завидовали бы ей, а не сочувствовали…
Порой Ирина ловила себя на мысли, что ей безумно, больше всего на свете хотелось бы прокрутить киноплёнку своей жизни
