сямисэна. Правда иногда приходится ложиться спать на пустой желудок и просыпаться с единственной мыслью: где бы немного подработать? Но это ничего не значит — у юности своя логика. Прогулки за город, ночи над книгами, улыбки подруг, трепет и дрожь перед лицом очередного грозного экзаменатора, скромные студенческие пирушки — пять лет промелькнули как один день.
Сидзуо Ватанабе продолжал делать гимнастику. Так, теперь прыжки на месте, раз-два, раз-два. Сверху лилось солнце и чуть слышно доносился плеск волн.
Впрочем, надо сознаться, что не всегда все идет так хорошо. Вот студенческая демонстрация — сотни и тысячи юношей и девушек стоят перед зданием муниципалитета и, скандируя, выкрикивают протест против увольнения прогрессивно настроенных преподавателей. Такой погожий весенний день, все в белом, и теплый ветер треплет волосы. Напротив — солдаты, они тоже в белом — молодые японские парни в американской форме.
Слова команды сливаются с гневным гулом толпы. Залп приносит тишину, и вот молча они поднимают тело Сэды Микико. Пятно на ее белой безрукавке похоже на большой алый орден, с каждой минутой оно расползается все шире.
Сидзуо Ватанабе остановился, подошел к умывальнику, с удовольствием подставил широкую грудь под холодную струю.
Да, не всегда было весело и звучали песни. День окончания университета не принес радости, он принес только письмо из деревни: односельчане писали, что старый Мицудаси ушел к праотцам.
Работы нет, кончаются деньги, исчезают надежды. Ватанабе уже не смеется, давно позабыты песни! Он ночует в парках и подъездах, скрываясь от всевидящего ока блюстителей порядка. Он ищет работу: вначале — «по специальности», затем — «любой интеллигентный труп», наконец — «готов на все». Полуголодный, питаясь случайными заработками — в долине Тенрю он убирает рис, в префектуре Яманаси работает землекопом, — бредет Сидзуо Ватанабе на Север, в Токио.
«Восточная столица» — так переводится «Токио» — встречает его шумом улиц, нарядными домами Маруноути — делового района, тишиной парков, залитых волнами пионов, лилий, ирисов, толпою на Гинзе — главной улице столицы, зарницами неоновых реклам, парадами оккупационных войск и императорской гвардий, и… полным отсутствием работы. И вот он сидит, безнадежно склонив голову, у дверей института Биологических исследований Токугава.
Однако хватит воспоминаний. И, отбросив полотенце. Ватанабе с самым решительным видом принялся одеваться. Он прошел в столовую и сел за накрытый столик в углу. Рядом заканчивал завтрак молодой канак Ма-Таори, юноша с золотистой кожей и солнечной улыбкой.
Когда он стоял, его сравнивали с упругим луком, когда он шел — с пущенной стрелой. Его походка была неслышной, а смех напоминал серебро весенних ручьев. Ма-Таори появился здесь, в институте мистера Петерса, всего лишь два месяца тому назад, его привлекали к различным подсобным работам в лабораториях института. Он был молчалив и проявлял интерес к любой работе, быстро овладел техникой обработки водорослей, и сотрудники института с уважением относились к нему.
По условиям контракта сотрудники мистера Петерса месяцами и годами не покидали стен института и даже не поднимались в здание правления, находившееся на берегу атолла Атуи. Все лаборатории, виварии, многочисленные аквариумы, подсобные помещения и комнаты сотрудников располагались ниже уровня моря, лишь стеклянный купол поднимался над ультрамариновой гладью. Такое расположение давало целый ряд преимуществ: морская вода поступала беспрерывно, и обитатели аквариумов чувствовали себя в родной стихии, прозрачный купол пропускал значительно больше солнечных лучей, чем их получали бы водоросли сквозь слой воды в несколько метров толщиной, морская вода, поступавшая самотеком в аквариумы и в так называемые «кормушки», где водоросли выращивались для целей практической переработки, по дороге обогащалась различными соединениями: нитратами, фосфатами, солями меди и кобальта, кислородом и углекислотой. И, наконец, мистер Петерс полагал, что расположение его института под волнами океана будет способствовать повышению производительности труда его сотрудников, спасая их от превратностей суетного мира и оберегая коллектив от распространения опаснейшего «заболевания» — «красной пропаганды». В мир вела, лишь узкая лестница, связывавшая институт с надводным зданием правления. Жизнь иногда спускалась к «обитателям морского дна», к «подданным Нептуна», как называли они себя. Чаще всего она появлялась в виде газеты «Чикаго трибюн», любимой газеты хозяина, иногда — в виде очередного голливудского «шедевра» или в виде самого мистера Петерса, который с понимающим видом обходил лаборатории, стучал своей тростью по стеклам аквариумов, и спрашивал, указывая на «кормушки» с морским салатом:
— Ну как, травы хватает, не правда ли?
Отсутствие связи с внешним миром толкало людей, годами работавших под водой, в объятья тесной дружбы, вело к полному — с полуслова — взаимопониманию, хотя это и не улыбалось мистеру Петерсу.
Ма-Таори был исключением: за два месяца он ни с кем не сдружился, избегал разговоров, хотя слушал охотно, и когда к нему обращались с прямым вопросом, он, ссылаясь на плохое знание языка, ограничивался лучезарной улыбкой и односложным ответом.
Он уже отодвинул чашку с недопитым кофе, когда Ватанабе еще раз попробовал добиться успеха и обратился к нему с приветствием:
— День добрый, Ма-Таори! Что слышно наверху?
Традиционным ответом на подобный вопрос было:
«Взошло солнце». При этом отвечающий обычно показывал на прозрачный потолок. Ма-Таори внимательно оглядел Сидзуо Ватанабе и, к удивлению последнего, вдруг спросил, отчетливо и чисто выговаривая японские слова:
— А вы давно там были, Ватанабе-сан?
— Последний раз — два года тому назад, — Ватанабе очень хотелось под держать завязавшийся было разговор, и он дружески улыбнулся молодому канаку.
— Как вы попали сюда? — Ма-Таори продолжал удерживать инициативу.
— О, это был самый печальный и самый счастливый день моей жизни, — оживился Ватанабе. — Утром я, голодный и босой, но с дипломом в кармане, вошел в Токио и постучался в двери института Токугава. Меня вежливо приняли и столь же вежливо отказали. Это была последняя надежда, у меня не было сил двинуться дальше и, склонив голову, я сел у самых дверей. Вдруг кто-то похлопал меня по плечу. «В чем дело, любезный?» Передо мной стоял высокий мужчина в добротном костюме, с тростью, инкрустированной перламутром.
— Узнаю мистера Петерса по его неизменной трости, — вставил Ма-Таори.
— Да, это был он. Я вкратце рассказал ему, что по профессии я биолог, что ищу работу, что всегда интересовался жизнью моря, но сейчас без средств и готов мыть тарелки в баре или таскать чемоданы на вокзале. Часа через два мы подписали контракт, а через двое суток я очутился здесь.
— И вы довольны?
— Что же, у меня нет причин жаловаться. Ежемесячно я отправляю с тысячу иен матери, домой. Колоссальные возможности для научной работы, и я горжусь тем, что кое-чего мне удалось добиться.
— Если
