Век спустя француз по имени Жак Маржерет2, шесть лет находившийся на службе сначала у Бориса Годунова, а затем у Лжедмитрия I, выпустил нашумевший труд, который вызвал живой интерес у французов, стремящихся понять нарождающуюся империю Ивана IV и механизм опустошивших ее кровавых смут, эхо которых докатилось до Европы.
Маржерет описывает одновременно и растущую державу, которую Франция и Европа уже не могут игнорировать, и дикий народ, нравы которого вызывают отторжение у европейцев. Основные черты этого народа, по его мнению, лень, пьянство, беспрекословное подчинение властям и обычаи, порочные до того, что превосходят силу воображения.
Минуло еще три десятилетия, и ученый Адам Олеарий, хорошо знакомый с языком и историей страны пребывания, привез из длительной экспедиции не менее увлекательный труд, озаглавленный «Москва, Татария и Персия»3. Его суждение о Московии тем более достойно внимания, что книга выдержала во Франции пять изданий подряд, каждое из которых с восторгом принимала образованная публика. Олеарий пишет: «Когда наблюдаешь нравы и образ жизни московитов, то придется признать, что нет более варварского народа… Они лукавые, хитрые, упрямые, настойчивые, дерзкие и бесстыдные, их рассудок подчинен силе, и они отказались от всевозможных добродетелей, чтобы погрязнуть во всевозможных пороках». Описав эти пороки, среди которых и содомия, упоминаемая почти всеми путешественниками, Олеарий заключает: «Они живут по-скотски».
Во всех этих повествованиях описывается набирающая силу страна, управляемая тиранической властью и населенная варварами. Все путевые заметки подобного рода имели большой успех во Франции и, несомненно, способствовали тому, что у французов сложился внушающий тревогу, и даже страх, образ «чуждого» мира, о чем свидетельствует и позиция Сюлли. Желание держаться от этого мира подальше объединяло тех, кто правил Францией, и общественное мнение, подпитывавшееся такими путевыми очерками. Возможно, это объясняет длительное отсутствие отношений между Францией и Россией на межгосударственном уровне. Одним из первых официальных контактов между двумя странами стало письмо, которое царь Алексей, второй представитель династии Романовых, 29 января 1653 г. направил Людовику XIV. В письме, написанном на церковнославянском, государь жаловался на Речь Посполитую, тень которой нависала над русским государством. Эта попытка втянуть Францию в русско-польские распри не имела продолжения, поскольку дипломатия Франции отныне использовала Королевство Польское для сдерживания империи, формирующейся на другом конце континента.
«Антироссийский» выбор Франции был подтвержден в 1697 г., в ходе «Великого посольства», устроенного молодым царем Петром Алексеевичем с целью поучиться у Европы. При главных европейских дворах раскрыли инкогнито русского государя и оказывали ему теплый прием. Однако Людовик XIV не последовал общему примеру и дал понять путешественнику, что тот не будет дорогим гостем в его королевстве. Лишь в 1717 г. регент загладил нанесенную обиду и со всеми почестями принял того, кто уже торжествовал победу над Швецией Карла XII, еще одной страной, призванной, как надеялись французские политики, сдержать российскую силу.
К этому времени общественное мнение во Франции уже изменилось, и победы Петра Великого сыграли здесь не последнюю роль. Олеарий, несмотря на жесткость своих отзывов о России, в то же время отмечал, что московиты храбрые воины и их военачальникам недостает только опыта.
В 1710 г., незадолго до визита Петра в Париж, вышла книга – также имевшая успех у публики, – посвященная войне со Швецией4. В книге утверждалось, что «сегодня московиты бывают во всех уголках Европы, набираются знаний и хороших манер» и что «Петр уже изгнал из своих владений царившее в них варварское невежество».
В это же время в Париже зачитываются романом «Князь Ковшимен», авторство которого приписывается аббату Шуази. В этой анаграмме легко угадывается Меншиков, фаворит Петра Великого. В романе разворачивается настоящая сказочная история ученика пирожника, торговавшего пирожками на московских улицах, ставшего в России светлейшим князем, князем Священной Римской империи, советником монарха и генералиссимусом. Мораль истории в том, что в России личные качества позволяют подняться из самых низов на вершины государственной власти, а значит, людьми здесь движет прогресс. Роман ждали оглушительный успех и многочисленные переиздания. От пренебрежительных некогда взглядов на Россию до этого всплеска интереса ко всему русскому пройден значительный, но занявший не так много времени путь. В 1697 г. Людовик XIV предпочитает игнорировать Петра Великого; ровно двадцать лет спустя «Королевский альманах», который до тех пор бойкотировал Россию, упоминает ее среди великих европейских держав. Придворный летописец Сен-Симон становится глашатаем франко-русской дружбы. Альбер Лортолари назвал его «первым французским русофилом»5. Фонтенель, в свою очередь, вознес хвалу Петру Великому, подчеркнув, что «он сделал философию наперсницей искусства управления». Таким образом, речь идет о просвещенном монархе. Распространителями моды на все русское были французские философы, которые в XVIII в. задавали тон во Французской академии, в Академии наук и диктовали свои взгляды общественному мнению, и без того настроенному вполне русофильски. Вольтер, Дидро, Гримм – все они внесли лепту в признание модернизации империи, осуществленной Петром Великим и двумя его наследницами, Елизаветой I и Екатериной II.
Несомненно, Людовик XV, разделявший настроения скорее Людовика XIV, чем регента, не решался уступать русской моде. В середине XVIII в. на отношение короля влияло уже не отсутствие знаний об этой отдаленной стране или ее репутация как варварского края, а опасение увидеть, как в Европе вырастает держава, обладающая – это подчеркивали все путешественники – огромной территорией и неистощимыми природными ресурсами. Конкуренция России с точки зрения силы, вот что беспокоило короля Франции, озабоченного авторитетом своей страны в Европе. И это объясняет, почему он пытался оспорить легитимность Екатерины II, почему продолжал – через свою тайную разведывательную сеть – упорно настраивать Польшу против России и даже поддерживать Османскую империю в борьбе с этим потенциальным соперником. Более того, он использует королевский протокол против государыни так беспокоящей его страны – Екатерины II, – отказывая ей в праве на императорский титул. Это станет предметом беспримерных дрязг Версаля и Санкт-Петербурга. Тем не менее, несмотря на враждебность короля, мода на Россию наложила отпечаток на общественное мнение. XVIII в. оказался для французских писателей золотым веком русского миража.
