в палату и взглянула мне в глаза. Она не искала в них поддержки или понимания. Она будто спрашивала: "Теперь ты понял, почему я такая?"Я понял.
– Рак мозга 4 стадии. У неё нет шансов. Ей осталось совсем немного. Месяцы. А может, недели. Никто не может назвать точную дату. Ты все ещё думаешь, что бог существует? – Ева смотрела на меня, пытаясь понять, о чем я думаю.
– Пойдём отсюда, – только и смог сказать я, – взял её за руку и повёл обратно в лес, где она чувствовала себя в безопасности. Она не сопротивлялась и дала мне увести себя подальше от той, кто, не желая этого, причиняла ей столько страданий.
Когда мы вернулись к машине было уже за полночь. Она села на пассажирское сиденье, притянула к себе колени и обняла их. Всю дорогу до дома она сидела в этой позе эмбриона и в своих мыслях унеслась далеко от этого мира. Её глаза смотрели куда-то в даль, видя одновременно все и ничего вокруг.
– Останься со мной, – попросила она, когда мы приехали к её дому.
– Хорошо, – я был удивлён, она впервые пригласила меня к себе.
Её дом был небольшим, довольно старым, но ещё крепким и с виду уютным. Вокруг дома росла только трава и два куста сирени около окна. Один из них был меньше, как будто его посадили на несколько лет позже. Я вдохнул приятный аромат сирени и посмотрел на Еву. Она достала из кармана ключи и медленно шла по протоптанной дорожке к крыльцу.
Мы познакомились с ней зимой в маленькой кафешке. Она постоянно покупала себе капучино и всегда пила его без сахара, смакуя каждый глоток. Ева приходила каждую среду и субботу, всегда где-то в районе двух часов дня. Она садилась за столиком в углу и постоянно читала книгу. А я был завсегдатаем этого кафе. Мог сидеть в нем часами после пар и в перерывы, болтая с друзьями о всякой ерунде. И однажды я решил подойти к ней. Она уже вышла из кафе, я пошёл за ней и заговорил. Я думал, она начнёт глупо улыбаться и строить глазки, как это делают почти все девушки, или засмущается и уйдёт. Но она этого не сделала. Ева внимательно смотрела на меня и спокойно отвечала на мои вопросы, спрашивала что-то у меня и совсем не смущалась. Но и не пыталась строить из себя кого-то. С ней было легко. Мы договорились встретиться в следующее воскресенье в этом же кафе. Так все и началось. Она показала мне свой любимый лес, а я возил её по городу, водил в кино, мы были у реки и иногда уезжали за город, бродили по заснеженным холмам, лепили снеговиков и играли в снежки. Весной она плела нам венки из одуванчиков, собирала букеты цветов и гадала на ромашках. Она была полна жизни и любви ко всему, что её окружало. Её глаза всегда были полны радости и надежд. Но она была для меня тайной, которую я никак не мог узнать. Она не рассказывала почти ничего ни о себе, ни о своей семье. Я знал только то, что она учится заочно на экономическом факультете и подрабатывает у друзей семьи. Чем именно она занимается, она не говорила, всегда очень ловко уходя от ответа. Со временем я перестал задавать вопросы и просто решил ждать, пока она сама не захочет все рассказать мне. Я добивался её доверия, чтобы она смогла открыться мне.
Перед тем, как открыть дверь, Ева подошла к маленькому кусту сирени, провела тонкими пальцами по веточке с цветами, наклонилась к ним и вдохнула полной грудью аромат бутонов. Медленно и осторожно она убрала руку и отошла от куста. Я внимательно следил за её движениями. Казалось, этот куст был для неё чем-то большим, чем просто растение в саду. Как будто он был её братом, другом и, в то же время, врагом, который от любого неловкого движения может начать войну.
– Не стесняйся, чувствуй себя, как дома, – сказала она, открывая дверь. Она вошла в дом и пропустила меня внутрь.
Внутри домик был на много уютнее, чем снаружи. На полу были мягкие ковры, а стены украшали многочисленные рамки с семейными фотографиями.
– Будешь чай или кофе? – спросила она осторожно.
– Чай, – ответил я, осматриваясь по сторонам.
Ева прошла на кухню и поставила чайник. Она достала две белые кружки и положила в них по пакетику чая.
– Наши родители погибли в автокатастрофе. Они ехали по мосту, когда их сбила фура, потерявшая управление. Их машина слетела с моста, и они утонули. Мне тогда было 17, а Анне всего 10, – вдруг начала рассказывать Ева. Было понятно, что каждое слово даётся ей с большим трудом. Я внимательно слушал её бархатный голос, чуть дрожащий от волнения, – мы с Анной остались у тёти. Она совсем не занималась нами, ей было все равно. Когда мне исполнилось 18, я забрала Анну и мы переехали в этот дом. Он достался нам от родителей. По началу было тяжело. Я работала официанткой в дешёвой забегаловке, денег было мало, но на самое необходимое хватало. В прошлом году я решила начать учиться, пока не поздно. Я была единственной, кто мог дать Анне будущее… Для этого мне надо было иметь достойную работу, чтобы она могла получить образование, не думая о деньгах. Я хотела, чтобы моя сестра покупала себе красивую одежду, чтобы никто не мог сказать, что она ходит в обносках, чтобы она чувствовала себя комфортно, – Ева замолчала.
До сегодняшнего дня мы с ней не виделись неделю. Я уезжал на практику. За эту неделю произошло слишком многое…
– На следующий день после того, как ты уехал, Анне стало плохо. Мы вызвали скорую и её увезли в больницу, – глаза Евы наполнились слезами. Она смахнула с щеки непрошеную каплю и продолжила, – оказалось, что у Анны рак. И лечить его уже поздно. Это тот самый случай, когда симптомы проявляются только на 4 стадии…
Я смотрел на эту хрупкую девушку, разливающую кипяток по чашкам, и пытался понять, как она смогла пройти через все это и все равно оставаться такой жизнерадостной. Она в 17 лет похоронила обоих родителей, в 20 лет у неё на руках осталась больная раком сестра… Ещё немного, и Ева потеряет и Анну.
– Ты, наверное думаешь, как я смогла пережить смерть родителей, не потеряв рассудок. Я жила ради Анны. Она – мой свет, моя жизнь и мой мир.
