один район был один ИВС — в одном из пяти, например, или шести отделений милиции был такой изолятор, там содержались задержанные по подозрению в совершении преступления — как правило, до трёх суток, крайне редко — до десяти. Термин «КПЗ» в те годы употреблялся по старинке; на самом деле, КПЗ и ИВС — это одно и то же. Из КПЗ (ИВС) было три пути:
СИЗО (в следственный изолятор — в Бутырскую тюрьму или «Матросскую Тишину»), под подписку о невыезде (когда остаёшься на свободе до суда, но никуда уехать из города не можешь), или, если подозрение в отношении тебя не подтвердилось — на свободу без всяких оговорок.
«ПАЛКА» — на милицейском жаргоне тех лет это раскрытое преступление. Преступление считается раскрытым, когда человеку, его совершившему, предъявлено обвинение. Чем больше «палок», тем лучше раскрываемость.
Следователю в плане статистики «палки» не важны, ему вообще всё равно, много их или мало, а вот опер находится под постоянным давлением, когда «висяков» в районе много, «палок» мало (это я всё про старые советские годы, когда я сам работал), начальство всех мастей требует от опера, чтобы, наоборот, «палок» было много, а «висяков» мало.
«ВИСЯК» — см. выше — нераскрытое преступление, когда привлекать некого.
СДЕЛКА СО СЛЕДСТВИЕМ — тогда, в советские годы, такого понятия фактически не было, — опер или следователь что-то устно обещал подозреваемому или обвиняемому в обмен на необходимую информацию по делу, но не всегда мог это выполнить — иногда начальство могло потребовать «кинуть» фигуранта уголовного дела, мол, чего с ними, преступниками, церемониться, использовали его как источник информации, а данное ему обещание выполнять не обязательно.
Драматизм таких ситуаций состоял в том, что следователь вступал в неформальную сделку с обвиняемым на свой страх и риск, без гарантии её выполнения. Одни считали: ну и ладно, если сделка сорвалась, ничего страшного, пусть подследственный посидит, сколько ему суд даст, а не сколько ему обещали; для других же это было настоящей драмой: пообещал, а выполнить не смог, а ставки в этих играх — годы и годы тюремного заключения для того, кому дано обещание.
И те, и другие сотрудники, формально работая в одной системе (МВД СССР, например), по своему мозговому и душевному устройству были жителями разных планет: одни считали, что «плохих» можно «кидать», а другие считали, что нельзя. Что для одних было белым, для других было чёрным, и наоборот. Многое в итоге зависело от того, кто кому имел право отдавать приказы. То есть коллизии у нас бывали наисложнейшие, об одной из таких и рассказывается в 14-й главе.
Ладно, читатель, я не очень понимаю, понятно ли я тебе объяснил некоторые текстовые особенности моего романа, или же мои пояснения остались для тебя китайской грамотой, но в процессе чтения ты, думаю, легко поймёшь, что к чему.
Пролог
Ну что, мой друг читатель, вот и снова
Мы встретились с тобою тет-а-тет,
Уже ты меня знаешь, как родного,
Как будто мы знакомы тыщу лет.
И, если ты читаешь мою книгу,
Мы на одной по-прежнему волне.
Дай Бог нам всем плясать на ней и прыгать,
А не валяться где-нибудь на дне.
Волна волной, конечно, но при этом
Я, как обычно, лезу на рожон
И точно знаю: ты моим сюжетом
Довольно сильно будешь удивлён.
Не голубое небо над горою
Я воспою, не алую зарю,
Советские менты — мои герои,
И я об этом прямо говорю.
Заскок, однако, выверт, понимаю,
Но я его себе поставил в плюс,
И что ещё не выжил из ума я,
А большей частью в нём и остаюсь.
В моих мозгах застряла и зависла
Простая мысль. Читатель, будь готов
Признать, что никакого нету смысла
В искусстве, если нету в нём ментов.
Мои стихи — не заросли акаций,
Они, скорей, колючки на кустах.
Да, факт есть факт. Не надо удивляться,
Я сочинил балладу о ментах,
А, может, даже целую поэму,
Ещё не знаю, как оно пойдёт.
Как только я сажусь на эту тему,
Душа сама танцует и поёт!
Я тоже бывший мент. Я в бодром темпе
Вагон и ворох самых громких дел
Сумел раскрыть. Потом ушёл на дембель,
Точнее, в бизнес, где и преуспел.
А вот друзья мои тогда остались
В конторе, где уже им свет не мил
С годами стал. Мы все порастерялись,
И я их всех надолго позабыл.
В России главных бед не так уж много,
Я знаю, в чём их суть и естество –
Не в дураках, и даже не в дорогах,
А в том, что мы не помним ничего.
Признаться, даже я о тех ребятах
Нечасто в эти годы вспоминал,
С кем я однажды на уши когда-то
Поставил весь районный криминал.
Моя затея в целом бестолкова,
Да живы ли они, мои друзья?
Но, словно ценный клад со дна морского,
Я вытащу их из небытия.
Меня сто раз с мечтой моей заветной
Поднимут на смех: «Круто, не вопрос,
Что ты у нас поэт авторитетный,
Так что ж ты вдурь попёр, как паровоз?»
Меня ломать начнут через колено,
Я получу по первое число:
«Жандармов прославлять — какого хрена?
Мол, как ты мог? Ментура — это зло!»
Простой, как милицейская фуражка,
И очень чёткий будет мой ответ:
«Поэт в России меньше, чем букашка,
А мент в России больше, чем поэт».
Тут даже спорить нечего впустую,
Тут важно, чтоб включилась голова.
Нам логика отчётливо диктует,
Что без ментов поэзия мертва.
Откуда мысли эти? Был тут эпизод,
Я опишу его, и время оживёт,
Когда перо моё к бумаге прикоснётся.
Итак, друзья мои, погнали, в добрый час!
И пусть не слишком будет весел мой рассказ,
Предполагаю, что скучать вам не придётся.
Первая глава
К друзьям, что ли, в гости куда-то,
Сто грамм опрокинув «на бис»,
Я шёл по ночному Арбату,
Орехи какие-то грыз.
Листва кувыркалась, кружила,
Гитары звенели, и мне
Достаточно весело было
Шагать по родной стороне.
Я был относительно молод,
Не глуп, не ленив и не вял,
И верил в удачу, и холод
Мозги мне ещё не сковал.
Я рылом тихонько ворочал,
Не так уж он сложен и крут,
По городу путь среди
