места с приближением Красной армии. Все нажитое ими за свою жизнь имущество умещалось теперь в тюках или ручных тележках. Они сидели в тени под деревьями, с тревогой глядя в небо над вершинами сосен, или бродили взад и вперед, как загнанные в клетки звери, по отведенному им пространству между деревьями и солдатами.
Между ними я увидел нашего Капо, возвращающегося после получения каких-то инструкций. Он шагал в своей пятнистой камуфляжной форме, нахмурив лоб и сосредоточенно размышляя о чем-то, на его шее гордо покачивался Рыцарский крест Железного креста. Он шагал мимо групп гражданских беженцев, не глядя на них. Лишь когда советский самолет прошел очень низко, почти над пологом леса, так низко, что с сосен, как игрушечные ручные гранаты, на нас посыпались шишки, лишь тогда он поднял взгляд в небо.
Его примеру последовали и все мы.
Сквозь ветки сосен и сосновую хвою вниз проскальзывали белые бумажки, разносимые ветерком, они колыхались в воздухе, застревали на ветках, но в конце концов многие все же добирались до земли. Я схватил одну из них, пролетавшую над башней «Пантеры», и взглянул на нее. Это была листовка с четко напечатанным на ней текстом на немецком языке:
«Солдаты Рейха!
Ваши позиции окружены нашими войсками, а конец войны неизбежен. Подумайте о своих жизнях. Каждый солдат, который выйдет к русским позициям с такой листовкой, получит хорошее обращение, а все гражданские лица получат еду и кров.
Все мы знаем, что война почти уже закончена.
Для чего же сражаться без всякого смысла? Спасайте свои жизни!
После наступления темноты ваша безопасность не может быть гарантирована».
Подошедший Капо вырвал листовку у меня из рук, пробежал ее глазами, смяв, бросил на крышку моторного отсека «Пантеры» и затем рассмеялся.
– Ах вот как, мы получим «хорошее обращение», – осклабился он, хлопнув меня по спине. – Как ты думаешь, Фауст? Может, нам стоит рискнуть?
Я изобразил на лице нерешительность, почесывая подбородок.
– Звучит как весьма щедрое предложение, герр лейтенант.
– Мне доводилось слышать, что отели в Сибири довольно просторны, – хмуро пошутил он и махнул рукой экипажам других танков, подзывая их к нам. – К тому же там так много снега, что мы сможем объедаться им каждый день.
– Уж и не знаю, герр лейтенант, – сказал я. – Вряд ли сибирский снег придется мне по вкусу.
– Да и мне тоже, Фауст. – Капо подмигнул мне и спрятал скомканную листовку в карман. – Ладно, пригодится, когда приспичит уединиться в кустиках.
Некоторые из беженцев тоже подобрали эти листовки и теперь изучали их, вполголоса обсуждая сделанное им предложение. Наш Капо повернулся к ним спиной и собрал экипажи трех наших «Пантер», все пятнадцать человек, у кормы нашего танка, там, где на уровне наших голов выходили большие выхлопные трубы танкового мотора.
– Ну что ж, – сказал Капо, обведя взглядом всех оставшихся у него людей. – Мы сидим в этом лесу, как крысы в мешке.
В ответ все кивнули, понимая, что это истинная правда.
– Но есть одна вещь в этой проклятой листовке, которая вполне справедлива, – продолжал Капо. – Война и в самом деле заканчивается. Нам придется признать этот факт, даже если кто-то с ним раньше и не соглашался. Но Германия будет существовать и после войны, и понадобятся люди вроде нас, чтобы возродить ее из пепла, снова сделать ее сильной страной и заботиться о населяющих ее людях. Германии мы будем нужны точно так же, как были ей нужны все эти шесть лет. Именно это я и хочу вам сказать. Но чтобы служить Германии в будущем, сейчас нам надо сдаться американцам. Теперь перед нами стоит такая задача.
Мы, экипажи танков, обменялись взглядами. Война подходит к концу? Германия будет оккупирована, но потом возродится? Поверить в это было тяжело – но Капо переключил наше внимание на более насущные задачи.
– В этом лесном массиве мы сейчас просто одна из многих окруженных групп 9-й армии. Все эти группы должны двинуться на запад и собраться в Шпревальде. Мы тронемся в путь с первыми лучами солнца. Миновав Шпре, мы соберем все наши бронетанковые силы вместе и одним скоординированным ударом прорвем себе путь на запад, с нашими самыми мощными танками на острие удара. В это же время 12-я армия от Эльбы нанесет удар навстречу нам и создаст коридор, по которому наши силы смогут вырваться на запад и добраться до американцев.
Танкисты среагировали на это инстинктивно, забросав Капо тактическими вопросами.
Кто возглавит финальный прорыв из Шпревальда?
«Королевские Тигры» танкового корпуса СС. Они станут той кувалдой, которая пробьет нам дорогу через линию фронта красных.
Кто будет прикрывать отход, когда мы вырвемся из Шпревальда?
Остатки 32-й дивизии. Они будут сдерживать напор красных с востока, пока будет существовать коридор.
Что с боеприпасами?
Их взять неоткуда. У каждой «Пантеры» будет тридцать снарядов, половина обычного боекомплекта.
Горючее?
Его тоже взять неоткуда. Придется сливать из подбитых машин и добывать по пути на запад.
При каждом ответе танкисты только хмуро кивали. Мы все обратили внимание на то, что наш Капо, обычно столь четкий при постановке боевого задания, не продемонстрировал нам ни карты или хотя бы сроков предполагаемого удара, ни схемы вражеских позиций. Это означало, что такой карты попросту не существует. Что ж, примем это к сведению.
– Герр лейтенант, а как быть штатским?
После этого вопроса Капо снова замялся – и это снова было так не похоже на него.
– Штатские? Если они смогут идти и держаться наравне с нами, то пусть идут, – негромко произнес он. – Если же нет, то им придется остаться здесь.
– Всем им?
– Да, всем им. Им придется самим искать выход из положения. У нас нет возможности эвакуировать их, и мы не можем ничем им помочь. Если мы останемся здесь, то погибнут и солдаты, и штатские. Если же мы прорвемся, то по крайней мере часть солдат будет спасена для будущего нашей страны.
– Но, герр лейтенант… как же женщины? – произнес командир одного из танков. – Оставить их красным?
Капо глубоко вздохнул и отвел взгляд, упершись им в бортовую броню нашей «Пантеры».
– Мы не в силах помочь им, – повторил он. – Это национальная трагедия. Мы пытаемся извлечь хоть что-то из этой катастрофы, из всего происходящего вокруг нас. Теперь это наш долг.
– Но, герр лейтенант…
– Таков наш долг. Мы выступаем с рассветом.
В полумраке весеннего рассвета звук боя с востока был прекрасно слышен нам. Слышен он был и беженцам, сидевшим около нас, молодым матерям с бледными лицами, согнувшимися над импровизированными
