Брат недолго смотрит мне в глаза, а затем зажмуривается, когда мужик, стоящий рядом с ним, впечатывается чёрным армейским ботинком в его живот. Я бросаюсь вперёд, но чья-то рука хватает меня за запястье и дёргает назад.
— Стой, где стоишь, сучка!
— Просто скажите, что вам нужно, — я не могу оторвать взгляда от Деклана, пока он хватает ртом воздух. Мужик, возвышающийся над ним, довольно ухмыляется. Он смотрит мне в глаза и сплёвывает вниз на моего брата, словно на бездомного пса.
— Деклан торчит нам двенадцать штук.
Пол уходит из-под ног, и мне хочется присесть, но я не двигаюсь. Я больше не смотрю на своего брата и не слышу его стонов. Мне хочется посмотреть на мать, которая не издаёт ни звука, лишь настороженно наблюдает за происходящим. Я слышу её прерывистое дыхание, доносящееся из угла гостиной.
— А если он не заплатит? — задаю я пугающий вопрос.
Взгляд голубых глаз опускается на мою грудь, парень придвигается ближе и пожирает взглядом моё открытое плечо.
— Я собирался отправить твою мать погашать долг в один из наших борделей. Но теперь, когда ты здесь, думаю, ты сможешь приносить лучший доход. — Он приподнимает пальцами мой подбородок, и у меня возникает желание отшатнуться, но я стою смирно, и в его взгляде появляется одобрение, которое мне совсем не нужно.
— Я мог бы провести тест драйв, прежде чем мы согласимся на что-нибудь, — скалится парень, стоящий возле брата.
— Оставь мою сестру в покое, бро. Я достану деньги, — Деклан пытается приподняться, но нога в огромном ботинке давит ему на грудь и толкает обратно.
Он тянет свои тонкие руки, и я ненавижу то, каким потухшим он выглядит. Бледная тень того, каким брат был прежде.
— Твоя сестра?
Пока лысый говорит, я делаю шаг назад, и его пальцы соскальзывают с моего лица. Я не ожидала, что он отпустит меня так легко.
— Итак, мы заключим сделку, — он прячет пушку за пояс брюк, и комната как будто облегчённо выдыхает. Но я не питаю иллюзий. Этот мужчина может достать её снова уже через секунду. Я слежу за его напарником, который, без сомнения, тоже вооружён.
— У вас двадцать четыре часа, чтобы достать мне мои деньги. Если я вернусь, а их не будет, я заберу тебя, — он сверлит меня взглядом и делает шаг в мою сторону.
На этот раз, когда его пальцы сжимают мою руку, он ничуть не нежен. Меня впечатывает в его грудь, когда другой рукой он грубо лезет мне в штаны. Горло перехватывает от накатившей волны ужаса, я отталкиваю его и сопротивляюсь. Я пытаюсь вырваться, но из-за глубоко засевшего страха меня начинает охватывать оцепенение, быстро расползаясь от кончиков пальцев на ногах вверх по телу. Мне нельзя застывать, я не могу, иначе он меня изнасилует. Его пальцы вторгаются внутрь меня, и в следующее мгновение меня отпускают, он делает шаг в сторону и сует пальцы, побывавшие во мне, себе в рот. Мне страшно, и внутри всё завязывается в узел. Через секунду всё закончится.
— Я почти надеюсь, что ты не найдёшь деньги. Увидимся через двадцать четыре часа, — его смех слышится уже из-за двери, а его напарник убирает ногу с груди брата и выходит вслед за ним.
Как только они скрываются из виду, мама начинает плакать, сильнее с каждой минутой. Я хочу утешить её, но у меня подкашиваются колени. Я пытаюсь не думать о вторжении в моё тело.
— Деклан, — я вглядываюсь в его лицо. В его ласковых карих глазах — таких же, как у меня, — светится улыбка.
— Привет, малыш, — его улыбка всегда приносила мне утешение, когда дело дрянь, но сейчас я стала старше и набила шишек, и эта его улыбка уже не утешает, только заставляет меня печалиться и вспоминать о том, что было когда-то.
— Двенадцать тысяч, Деклан? — я качаю головой. Лёжа на спине, он приподнимает голову, и мне больно смотреть, как выпирают его кости.
— Когда вы в последний раз ели? — беру его за руку, и он не останавливает меня, когда я переворачиваю его ладонь вверх.
Я ожидаю не увидеть свежие следы от уколов, но, когда обнаруживаю их, любая надежда иссякает. Каждую неделю он даёт мне одно и то же обещание, что, когда я вернусь, он будет чист и станет совсем другим. Глупая часть меня хочет поверить в мечту, что у него получится.
Что за наивные мысли?
Ага, а ещё моя мать сможет бросить пить, а отец вернётся и войдёт в эту дверь. Почему бы мне тоже не слететь с катушек и не бросить работу, благодаря которой у нас есть крыша над головой и еда на столе?
— Я достану деньги, — Деклан растягивает в подобии улыбки потрескавшиеся губы, которые умоляют о воде, даже не осознавая, что его тело испытывает жажду.
Я встаю, мать продолжает причитать в углу. Она умудряется достать сигареты и зажигалку из недр своего розового халата, из чего я делаю вывод, что она не так уж и травмирована.
Я захожу на кухню, и вонь заставляет меня сглотнуть слюну. Беру кружку, наполняю её водой и возвращаюсь обратно в гостиную. Брат осушает кружку и медленно садится.
— Помнишь то Рождество… — он смеётся нерассказанному до конца воспоминанию.
Я разглядываю его лицо. Шрам под глазом кровоточит до сих пор.
— Это, когда мама опрокинула ёлку? Или ты про то, когда она упала в ванной? — список можно продолжать бесконечно, но в нём нет ничего смешного. Так же, как нет ничего забавного в том, как в каждое Рождество ты жаждешь, чтобы твой отец вернулся, но он никогда не возвращается. С каждым годом я становлюсь всё закалённее, потому что это всё перестаёт хоть что-то значить для меня. Больше неважно ничего, кроме того, чтобы хоть как-то выжить.
— Я про то, когда ты клялась, что видела Санта Клауса, — наконец объясняет Деклан и хватается длинной рукой за свой живот, как будто собирается остановить смех, срывающийся с губ и наполняющий гостиную. Его смех приносит с собой лучик тепла, в котором я позволяю себе понежиться мгновение.
Я улыбаюсь, глядя на брата сверху вниз. Это напоминает мне то, как мы с ним поздно ночью забирались под его одеяло после того, как мать, набравшись, валялась в отключке.
У Деклана здорово получалось сочинять истории, он прирождённый рассказчик. Он забирал меня из нашего дома, и мы отправлялись в путешествие по сказочным землям Ирландии, где на радуге стояли горки с золотом, а банши оплакивали смерть. В те
