год проживания в Австралии Карл обратил внимание, что ни жирное вспоможение, ни жилье, ни всевозможные другие блага не придавали коренным лоску. Поголовно это были вялые, инертные и потрепанные индивиды, которые либо болтались без дела, либо по старой привычке побирались, рассевшись на углах улиц в картонных коробках.
Ярран тоже мог бы беззаботно жить на пособие и стрелять козявками в небо с лужайки своего муниципального домика. Но пусть и вечно неумытый, потасканный, со спутанными в единую нечёсаную паклю волосами, он все же каждый день приходил на работу и работал хорошо! Ни разу никто не замечал его за распитием «огненной воды» в прачечной или за внеурочным послеобеденным сном в пустой палате.
Восемьсот долларов…
Имея диплом педиатра и двадцатилетний стаж по профессии, Карл зарабатывал гораздо меньше. Неуверенно владея английским, о работе врача в этой стране он даже не мечтал. Спасибо, что его приняли хотя бы медбратом! Все это Карл понимал и благодарил нехотя приютившую его Австралию.
…
В следующий раз Карл вспомнил странные россказни Яррана примерно через месяц. Хелена тем вечером почувствовала себя лучше. Тошнота и тремор утихли, и Карлу удалось уговорить ее прогуляться и поужинать в ресторанчике недалеко от дома. Некоторое время он исподтишка наблюдал, как жена рассеянно гоняет по тарелке салатные листья. Она была бледна до прозрачности, но спокойна, и это вселяло некоторую надежду. Значит, боли утихли. Хотя бы на время.
- Не смотри на меня, Калле, - глухо произнесла она, не поднимая глаз, - мне и так кусок в горло не лезет, так еще и ты пялишься.
Карл поспешно отвел глаза и, сделав глоток красного, принялся разглядывать посетителей. Тут-то его и настигло мгновенное узнавание. Это была немолодая пышная чернокожая женщина в компании мужа и, видимо, детей – молодых парня и девушки. Они втроем что-то оживленно обсуждали, смеялись, то и дело сдвигали бокалы. Женщина же рядом с ними казалась совершенно посторонней, словно присела за их столик по ошибке. Застывшее лицо, плавающий взгляд, словно направленный в никуда и, одновременно, повсюду.
Карл тут же вспомнил девочку в больнице и перевел взгляд на руки женщины. Обоих указательных пальцев не было. На их месте – между большими и средними пальцами – виднелись рваные рубцы, говорящие о том, что швы не накладывались. Женщина повернула к нему голову, и Карл едва сдержал нервное подергивание, настолько неприятен был ее взгляд. Поразительно, что до этого она не проявляла ни малейшего интереса ни к веселью родных, ни к снующим у столика официантам, ни к соседу-посетителю, который подошел и галантно попросил «прикурить». Но на взгляд Карла она отреагировала сразу, словно почувствовав, что… что он ее признал… Неуклюжим движением она убрала руки со стола и спрятала их под крахмальную салфетку на коленях.
«Малинки», - вспомнилось Карлу слово, которое произнес старый бушмен, - «Но что конкретно он имел в виду? Жаргонное словечко, обозначающее какую-то врожденную патологию? Или, может, психиатрию? Ведь ясно, что и девочка, и эта чернокожая женщина не в своем уме. Нет, что-то там было о старике и проводниках… Может, это жертвы местных сект, подвергшихся лоботомии и усечению пальцев?»
Спрятав руки, женщина отвернулась, а он все не мог оторвать от нее взгляд. Она завораживала. Что-то древнее и дремучее пробудилось в его душе белого европейца. Оно чувствовало неправильное, покалеченное, изуродованное нечто, что скрывалось за бесстрастным лицом женщины. Видимые физические увечья были лишь незначительной верхушкой айсберга.
- Я просила тебя не пялиться, но разговаривать со мной я тебе не запрещала, - произнесла Хелена с легким (пока) раздражением, и Карл с трудом оторвался от женщины. Вмешательство было очень кстати, ибо и муж, и дети странной дамы уже начали нервничать и недобро коситься в его сторону.
- Что?... Прости, родная, - рассеянно ответил он, - Как ты себя чувствуешь? Боли не вернулись?
- Нам совершенно не о чем больше поговорить, кроме моих болей? - Хелена горько скривилась, - Может, стоит поговорить о шуме прибоя, или о пении птиц в парке, или о том, как прошел твой день на работе. Или мой – в четырех стенах… Или хотя бы о прелестях той пышной дамы, с которой ты уже пятнадцать минут не сводишь глаз?
- Бог с тобой, Хелена! – опешил Карл, - я вовсе не…
- Я прекрасно знаю, как выгляжу,- так же горько продолжила жена, не слушая его, - кожа да кости. А скоро останутся одни кости. Конечно, приятнее разглядывать сочную черную бабу за соседним столиком, чем свою уродину-жену.
- Прекрати! – воскликнул Карл, теряя самообладание, - Ты сама сказала не смотреть на тебя! Мы впервые за три месяца вышли в люди, а я по-твоему, весь вечер должен просидеть, уставившись в тарелку?!
Хелена умолкла, насупившись. Карл пожалел о своей вспышке и с виноватым видом плеснул ей немного вина. Ее раздражительность и агрессия говорили о том, что боли, увы, никуда не ушли. Видимо, она просто решила это скрыть, чтобы доставить ему удовольствие - провести редкий вечер вне дома. А теперь жалела, что не осталась в кровати.
- Прости меня, - произнес он, ловя ее руку на скатерти, - Ты говоришь сплошные глупости, милая. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Я все бросил ради тебя… И ты вовсе не уродина. Если ты будешь хорошо есть, то быстро наберешь потерянный вес. Погляди, ты не съела даже салат, а впереди еще отличный сочный стейк….
- Я не могу, Калле, - ответила Хелена, отодвигая от себя нетронутую тарелку, - у меня во рту появились какие-то язвы, и вся еда теперь отдает кровью.
- Может, глоток вина?..
- Нет. Оно же… красное, - Хелена с отвращением покрутила на столе бокал, на дне которого плескалось вино, и взяла стакан с водой. Рука заметно дрожала. Карл быстро отвел глаза, боясь новой волны гнева с ее стороны, и увидел, что чернокожее семейство собралось уходить. Парень и девушка уже поднялись, отец семейства расплачивался с официантом, только женщина продолжала безучастно сидеть, ни на что не реагируя.
«Вставай, мама, пора идти», - мягко произнесла девушка и тронула ее за плечо. Женщина тут же послушно поднялась и неуверенно покачнулась, нахмурив брови.
«В точности, как та девочка», - подумалось Карлу. Все в ней
