склада, цельных, устремленных в будущее, готовых в минуту наибольшего напряжения своих душевных сил к подвигу ради счастья друзей, общества, Родины.
Такой бескомпромиссной в своих поступках предстает перед нами Серафима — женщина с трудной судьбой, мятущаяся, ищущая своего пути в жизни. Сложная внутренняя борьба дает ей право на «чудо» обновления, укрепляет ее протест против обывательщины, мещанской самоуспокоенности, духовной нищеты («Ночь перед чудом»).
Таким принципиальным и последовательным в своих поступках выглядит и Железняк, в чьем образе автору удалось отразить черты человека нового общества, истинного коммуниста («Жажда»). Преемственность революционных традиций, духовное родство представителей разных поколений нашего народа — вот мысли, которые пробуждает в нас пьеса «Ее первый шаг».
Если Серафима должна принять важное жизненное решение в условиях мирного времени, то Лина Горбач свой «первый шаг» делает в обстановке непосредственной опасности, почти буквально под дулом вражеского пистолета.
Драматург не измышляет псевдогероических ситуаций, не наделяет своих героев сверхчеловеческими качествами бесшабашной удали, сомнительной постоянной ясности и ежеминутной готовности к подвигу. С тонким чутьем и тактом художника он рисует образ в развитии, динамику образа, перед читателем предстают реальные люди со всеми сложностями характеров и судеб, со всеми их слабостями и достоинствами, каждый — неповторимый маленький мир в большом мире писательских замыслов.
Безусловную ценность представляют поиски Юрия Буряковского в области художественной формы. Характер исследуемого жизненного материала подсказывает ему и жанровые особенности каждой пьесы: «трагедия», «драма в десяти новеллах и трех письмах», «диалоги» и др. — эти подзаголовки в сущности своей отражают авторские искания, неуспокоенность и неутомимость таланта.
В пьесах Буряковского нет «лобовых» решений, все они во многом неожиданны, своеобразны, наполнены правдивым жизненным содержанием. И при всем этом в них явственно ощущается публицистически заостренная авторская тенденция.
Эта органическая партийность является следствием постоянной и углубленной работы писателя над совершенствованием себя как человека, как личности, как литератора-коммуниста.
Незадолго до смерти Юрий Буряковский закончил работу над документальным романом из жизни Фучика. Роману предшествует эпиграф:
«Товарищам, которые переживут эту последнюю битву, и тем, кто придет после нас, крепко жму руку. Мы выполнили свой долг. Жили мы для радости, за радость шли в бой, за нее умираем. Пусть поэтому печаль никогда не будет связана с нашим именем…
Люди, я любил вас. Будьте бдительны!»
Эти слова Юрий Буряковский привел не случайно: они с максимальной полнотой выражают его собственную гражданскую позицию.
Григорий ПЛОТКИН
ПРАГА ОСТАЕТСЯ МОЕЙ
Трагедия в 4 действиях, 12 картинах
Мы, коммунисты, любим мир. Поэтому мы сражаемся за такое устройство общества, при котором уже никогда не смог бы появиться преступник, который ради выгод кучки заправил посылает сотни миллионов на смерть… Мы, коммунисты, не щадим сил и не боимся жертв в борьбе за подлинный мир, обеспеченный новой организацией человеческого общества.
Юлиус Фучик
ДЕЙСТУЮЩИЕ ЛИЦА:
Ю л и у с Ф у ч и к — известный чешский писатель-коммунист, член подпольного ЦК компартии.
Г у с т и н а Ф у ч и к о в а — его жена.
М и́ р е к }
Л и д а П л а х а } — связные Фучика в подполье.
З д е́ н е к В е́ н ч у р а — подпольщик, рабочий.
Й о з е ф Е л и н е к — хозяин явочной квартиры, трамвайщик.
М а р и я Е л и н к о в а — его жена.
А н н а К л е м е н т с — чертежница на авиазаводе.
Й о́ з е ф П е́ ш е к — учитель, директор школы.
И р ж и — шахтер.
Р и́ ш а н е к }
П а́ т о ч к а }
Г о́ р а } — конструкторы на авиазаводе «Юнкерс».
А д о л ь ф К о́ л и н с к и й — чех, надзиратель в тюрьме гестапо в Панкраце.
С к о́ р ж е п а — чех, политзаключенный, коридорный в тюрьме.
И р а с е к — продавец газет.
Б э м — комиссар антикоммунистического отдела гестапо в Праге.
Ф р и д р и х — следователь того же отдела.
К а р л — агент гестапо.
К а п р а л }
С о л д а т } — стражники из «четырехсотки» во дворце Печека.
В и л л и — стражник в тюрьме.
Ш т у м п ф — директор авиазавода «Юнкерс» }
В е й ц — шеф конструкторского бюро } — гитлеровцы.
К е л ь н е р ш а в ресторане.
З а к л ю ч е н н ы е в «четырехсотке», г е с т а п о в ц ы, у л и ч н ы е м у з ы к а н т ы, п у б л и к а в ресторане, п р о х о ж и е.
Действие происходит в оккупированной гитлеровцами Праге в 1941—1943 гг.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Укромный уголок городского парка в Праге — Петршин. В воздухе уже чувствуется весна. Сухо. Кое-где видна прошлогодняя трава, но деревья еще стоят голые. В просветах между деревьями видны смутные очертания Праги, остроконечные шпили замков, крутые крыши. Весь пейзаж затянут легкой дымкой.
Впереди — идущая по диагонали дорожка с несколькими садовыми скамьями. Слева, на переднем плане, — красивая статуя, справа на скамье с книгой в руках сидит Г у с т а. Но книга не занимает ее, она поглядывает на часы. Появляется Ю л и у с Ф у ч и к. У него напускной фланирующий вид. В руках папка для нот.
Г у с т а. Юльча!
Ф у ч и к. Ты уже тут, Густинка?
Г у с т а (делает порывистое движение к нему, любовно смотрит на мужа). Юльча, мой родной! Этой морщинки у тебя в прошлый раз не было… И этой тоже… Но взгляд, взгляд все тот же, веселый, лукавый, твой!
Ф у ч и к. А это оттого, что я вижу тебя, моя девочка.
Г у с т а. Видеться раз в неделю или в месяц, всегда украдкой, и даже не сметь обнять мужа!..
Ф у ч и к. А кто же нам сегодня запретит? Кто? (Притянул Густу к себе). Но у тебя, Густинка, очень усталый вид… Как и прежде, дни и вечера за перепиской?
Г у с т а. Я счастлива, что хоть чем-нибудь помогаю тебе и сейчас.
Ф у ч и к. Жаль, что нельзя больше и сильнее любить, чем я люблю тебя!
Г у с т а. Ах, Юльча, я счастлива всегда, зная, что ты меня любишь и что мы всегда и во всем вместе. Днем все хорошо, днем я молодец. Но ночью… Ночью я часто лежу до рассвета, не смыкая глаз. Мне все кажется, что тебя… (Вытирает слезы). Все, все, больше не буду. Но ведь я иногда даже не знаю, поел ли ты сегодня, где спал и есть ли у тебя вообще подушка под головой.
Ф у ч и к (смеясь). Сомневаюсь, чтобы наместник Гитлера в Праге спал так же крепко и ел с таким же аппетитом, как я!
Г у с т а. Ты все шутишь. А вот вчера возле театра ты прошел, даже не кивнув мне. (С тревогой). У тебя опять появилась тень?
Ф у ч и к. Нет, на этот раз только показалось. Но я знал, что ты будешь волноваться, и поэтому попросил Мирека ускорить наше свидание.
Г у с т а. Родной мой!.. Мирек говорил, что и он должен прийти сюда.
Ф у ч и к. Да, через десять минут. Этот футляр для него. (Задумался, начал напевать популярную чешскую песню).
Яничек милый,
Я пошутила, —
Только тебя
Я и любила!
А ну-ка, вспомни, Густа, где я впервые тебе ее пропел?
Г у с т а. Постой, постой!.. Здесь, в этом парке? (Оглянувшись). Да?
Ф у ч и к (утвердительно кивает). Две недели перед тем вечером я трусил, а потом набрался
