выступать, критиковать. Возразить нечего. Но с другой стороны...
И Машеров начал размышлять вслух:
— Передовой опыт требует быстрого и повсеместного внедрения. Энтузиастов-добровольцев раз-два и обчелся. Как быть? Вот и приходится продвигать его волевым способом, порой под страхом партийных взысканий. Маневрировать финансами, ресурсами. Сам же видел, какие великолепные комплексы построили: свиноводческие, молочные, по откорму бычков. А представляешь, когда такие фабрики мяса и молока вырастут в каждом районе? В десятках спецхозов на мелиорированных землях Полесья?
— Если вы заметили, люди выступают не против этого,— возразил я.— Они против бездумности и скоропалительности в решениях, за перспективу ходя бы на год-два. И потом, что хорошего в гигантомании?
— Не скажи. Тут свои преимущества — промышленные технологии, механика с автоматикой, дешевизна продукции. Надеюсь, отрицать не будешь?
— А экология? Почему о ней забывают? На борисовском стотысячнике знаете, что делают? Из трех тысяч кубометров ежесуточного гидросмыва навоза на удобрения используют только 450, а остальную жидкость прямиком сбрасывают в городскую канализацию. На барановичском «Мире» тоже проблем немало. Я видел в полях обвалованные хранилища... Виновница, как мне объяснили, экономия. При строительстве комплексов «отсекается» именно та часть, которая касается работы с удобрениями. В республике на комплексах в год набирается уже более двух десятков миллионов тонн жидких удобрений!..
А как заполнены крупные молочные комплексы? Полупустуют. Какой продуктивности скот попадает в коровьи дворцы? Хвосты с козьими надоями. Не по-хозяйски иметь такие затраты и не получать окупаемости...
— Проблема, конечно, архиважная. Беремся за нее... Тут двух мнений быть не может,— согласился Петр Миронович.— Давай условимся: ты оставляешь письмо нам. Обещаю: поощрим сельских строителей. Впредь они не будут страдать. А проблему с действующими гигантами в целом тоже изучим и, думаю, найдем решение...
И верно, в Борисовском районе кое-что поправили. А вот в моем родном Городокском, в других, где возвели сто- и пятидесятитысячники, овраги, реки, речушки, озера заплывают дерьмом, губится природа. Молчаливо плачет родная земля...
У каждого руководителя свой стиль подготовки корреспонденций и бесед для прессы. Без такой работы ни один из них не обходится. Она, эта работа, по моему глубокому убеждению, словно рентген, высвечивает внутреннее содержание человека. Посмотрите, как она выполняется тем или иным руководителем, и вы безошибочно скажете о его теоретическом багаже, знаниях, силе убеждений, логических рассуждениях, наконец, о человеческих достоинствах или пороках. Ну а если он сам ничего не пишет, а полностью перекладывает этот нелегкий интеллектуальный труд на своих помощников, на аппарат, что повсеместно и прочно вошло в практику?
Тут ничего не скажешь. Тут, как говорится, темный лес. Со всех сторон. Ох, как трудно угадывать чужие мысли, решать за «самого»! А если он вообще не думает? Тогда получается, что лидер под чьим-то постоянным влиянием. Какой же он в таком случае лидер?
Может, тогда лучше поменять местами: лидера в помощники, а помощника в лидеры? Но что-то я таких случаев не припомню.
И дело в том, что может возникнуть такая трудность: не каждый лидер сможет выполнять функции помощника. Там ведь приходится интенсивно думать и писать.
У Петра Мироновича был свой подход. Конечно же, он, как и другие, привлекал к подготовке статей и бесед своих помощников, компетентных людей из партийного и хозяйственного аппарата. Как правило, созданная группа приглашалась в кабинет Машерова для углубленной беседы. Хозяин кабинета к таким беседам тщательно готовился, всесторонне их продумывал. Он свободно и пространно излагал свое видение предмета, высказывались оценки, делались выводы. Выслушивались разные мнения. Короче, шло интенсивное осмысление проблемы. Намечалась основная канва. После таких бесед «при ясной луне» исполнителям нередко оставалось заняться лишь фактурой. Личная работа над материалом продолжалась и после его готовности. Что-то доосмысливалось, углублялось, правилось.
После публикации Петр Миронович никогда не забывал поблагодарить своих помощников, готовивших корреспонденцию, и не было случая, не в пример другим, чтобы взял себе гонорар за статью или беседу. У него была единственная просьба: оставить три процента на уплату партийных взносов. Остальное распределялось на честной основе между всеми членами группы. Никто и никогда, сколько помню, при таком подходе не выражал и тени недовольства.
Те же, кто не знал особенностей руководителя белорусской парторганизации, шел от сложившихся за многие годы стереотипов в отношениях с журналистами, могли попасть впросак, получали урок на всю жизнь. Вот лишь один случай, свидетелем которого был лично.
На республиканский семинар в Гродненскую область
П.М. Машеров пригласил редактора «Правды» по отделу партийной жизни Виктора Стефановича Кожемяку. Я тоже был на том семинаре. Правдист из Москвы по ходу семинара много и подробно говорил с Петром Мироновичем, внимательно присматривался ко всему происходившему, к действиям и поведению Машерова. У него возникла мысль: кроме репортажа с семинара, спустя какое-то время дать развернутую беседу о стиле и методах партийной работы в республике. Как он поступил? Уехав в Москву, по блокнотным записям написал обширную беседу — вопросы и ответы — набрал ее и прислал гранку на визу Петру Мироновичу. Этим, правда, должен был заняться Иван Новиков, поскольку его Кожемяко взял в соавторы. Но Новиков в то время оказался в отпуске, и за визой пришлось идти мне.
— Сходи быстренько, завизируй,— напутствовал меня В. Кожемяко,— а то материал уже запланирован. Поправки передай по телефону.
Какое же было удивление у Кожемяко и у меня, естественно, когда Петр Миронович наотрез отказался подписать уже готовый материал.
— Я не привык, чтобы за меня писали и вопросы и ответы. Вы за кого меня считаете?— резко отреагировал Машеров.— Если вы хотите со мной побеседовать, то дайте вопросы, а уж ответы я сам соображу.
— Но так все делают в интересах оперативности,— попытался переубедить я.— К тому же с вами Кожемяко действительно общался два дня и многое услышал...
— То было совсем другое. Беседа для «Правды» не должна так делаться. Пример других для меня не указ..
Ушел я от Петра Мироновича несолоно хлебавши. Позвонил в Москву и обрисовал ситуацию. Кожемяко никак не мог понять и поверить, что написанный им материал отвергнут. Сам связался с Машеровым, долго уговаривал, доказывал, но и он получил «отлуп».
— Раз беседа нужна, наши дела представляют интерес для союзного читателя, вот и приезжайте завтра, вместе поработаем и сделаем беседу,— предложил Петр Миронович.
Так и вышло. Виктор Кожемяко прилетел. В кабинете Петра Мироновича, хотя день был субботний, собралась рабочая дружина: сам хозяин, заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК Савелий Павлов, помощник первого секретаря Григорий Вечерко и я. Ответы на вопросы надиктовывали стенографистке
