Рассматривая блаженного с удивлением и страхом, я не понимал, как его могли впустить в усадьбу, особенно при нахождении в ней самого государя. Моё удивление ещё больше усилилось, когда к незнакомцу подошли, кланяясь, как китайские болванчики, богато одетые знатные господа. Не отвечая на их приветствия, он бесцеремонно вытер запачканные глиной руки о пышные дорогие кружева на груди одного из господ, резко развернулся и пошёл в сторону полотняного двора, вышагивая на своих длинных ногах, точно как журавль. Знатные господа побежали за ним, смешно семеня короткими ножками и не переставая кланяться и льстиво улыбаться.
Неужели это был государь Пётр Алексеевич, царь всея Руси?.. Я поскорее выполнил поручение отца, чтобы вернувшись к нему, рассказать о виданном мною возле кирпичного завода человеке. Внимательно выслушав меня, отец подтвердил, что странный незнакомец и есть наш царь Пётр.
– Заметил ли он тебя? – спросил отец. Я ответил, что вряд ли, – он был занят разглядыванием глины и разговором с мастерами.
– Славу Богу! Он терпеть не может, когда на него глазеют: бывало, камнями швырялся в тех, кто пялился на него, – сказал отец. – На будущее запомни: при встрече с государем разглядывать его, яко диковинку какую, не смей, и в глаза ему старайся не смотреть, – он этого не любит. Шапку загодя сними, – это перво-наперво! – не то можешь жестоко поплатиться: он не поглядит, что у тебя молоко на губах не обсохло, – отделает так, что жив не будешь!..
Таковы были моё первое свидание с Петром Алексеевичем и первые впечатления о нём. После довелось немало другого узнать про этого достославного государя, о чём далее рассказать не премину.
* * *
Продолжая рассказ, заметить должен, что сведения мои почерпнуты главным образом из разговоров служителей Измайлова, где государь Петр Алексеевич, как я ранее доподлинно утверждал, родился, и где он не раз впоследствии быть соизволил. По смерти государя я едва из отроческого возраста выходить начал, однако многое из того, что слышал, в точности запомнил. Напрасно говорят, что дитя неразумно и не понимает взрослые речи, – понимать-то, может, не понимает, но запоминает всё, что сказано, а со временем и объяснение находит.
Многое, многое я слыхал о государе Петре Алексеевиче, – от слуг, ведь, не скроешься, они всю подноготную своих хозяев знают! Говорили о нём всегда шепотом, только своим, потому что за неосторожное слово можно было не только языка, но и жизни лишиться, но всё-таки говорили, ибо интерес к сему государю был сильнее страха смерти.
Что же, начну, как запомнилось, – уж не обессудь, если путано стану излагать: эпистолярий мемуарных никогда не писал, а что и как в памяти содержится, так и буду говорить.
В отношении содержания, питания и прочих жизненных удобств государь Пётр Алексеевич был неприхотлив. Под спальню выбирал себе комнату во дворце самую малую, обязательно с низким потолком, а кровать ему устраивали, – не поверишь! – в шкафу. Говорили, государь привык к этому в Голландии, где жил под чужим именем и работал как простой плотник. Голландия страна маленькая, места на всех не хватает, поэтому голландцы спят в шкафах – внизу ящики, вверху ящики, а посередине полка, на которую тюфяк кладут и спят на нём полулёжа. Так-то и государь Пётр Алексеевич спал, скрючившись в три погибели, потому как при его росте даже в самом большом шкафу распрямиться было невозможно.
На обстановку комнаты он нимало не взирал, к чистоте и порядку тоже был равнодушен, однако боялся тараканов, – настолько боялся, что ежели увидит хоть малюсенького, возопит, как оглашенный, и выбежит из комнаты вон. Отчего в нём такой страх был перед этим мирным существом, никому никогда обиды не нанёсшим, – Бог весть! Но нашим дворцовым слугам в дни приезда государя приходилось туго: попробуй-ка избавься от тараканов, да так, чтобы не единый перед государем не вылез – таракан ведь всегда место найдёт, где облаву переждать, а после по прирождённому любопытству своему снова на свет божий вылезет. Вся надежда была на ведунью бабку Акулину, которая умела травами и заговорами тараканов отваживать, – правда, ненадолго, и не всегда помогало, но всё лучше того, чем нет ничего!..
«Восковая персона» Петра I работы Б. Растрелли.
Лицо сделано с посмертной маски Петра
В одежде государь был столь же неразборчив, как в домашней бытности: одевал, что ни попадя и как попало. Я уже рассказывал, как увидав его в первый раз, принял за убогого, в дальнейшим же убедился, что полное пренебрежение к нарядам для него обычным делом было. Не токмо перед своими, но и перед иностранными гостями и посланниками появлялся в простецком виде и лишь в особливо торжественных случаях в парадное одеяние облачался, предпочитая военный мундир.
Запах от государя был крепок: душистой французской воды он не признавал, издеваясь над теми, кто ею пользуется, а потел сильно. Рубахи менял по две-три на дню, а под парик надевал тонкую полотняную повязку или просто полотенце, чтобы пот по лбу не струился; полотенце из-под парика виднелось, но это его ничуть не заботило.
Телесную чистоту, впрочем, соблюдал: каждую субботу ходил в баню, и указ написал, чтобы люди всех званий такоже по субботам под страхом наказания в баню ходили и там со всем тщанием мылись, ничуть не пропуская срамных мест, понеже без оного омовения такой тяжкий дух идёт, что от иностранцев жалобы и срам. Чего он эдак об иностранцах заботился, одному ему ведомо – кто из них в Измайлове жил, в баню ходил редко, у них это не повелось, но для приятного запаху той же душистой водой обливались.
* * *
…Да, бывали у него чудные указы – теперь-то можно сказать: бывали! Чего стоит запрет на потребление чеснока, лука и редьки перед посещением публичных мест – хорошо тому, кто дома сиднем сидит, а остальным как быть? Пётр Алексеевич и сам чеснок, лук и редьку уважал, отказа себе в них не давая. Пищу он любил простую, – даром, что царь; приверед в еде не жаловал, говоря:
– Какую пользу может принести Отечеству тело, когда оно состоит из одного брюха!
На завтрак ему подавали рюмку водки, солёный огурец, ржаной хлеб и студень с тёртым хреном. Студень из говяжьих хвостов государь очень любил и мог съесть его в изрядном количестве. На обед обычно готовили жирные наваристые щи, перловую кашу или лапшу с бараньим боком, курицу или гуся, калёные яйца и подовые пироги с зайчатиной, салом и творогом, – а вот рыбу для государя Петра Алексеевича никогда не готовили, он от неё покрывался сыпью. После обеда государь лакомился сыром и фруктами – в наших измайловских садах много чего тогда выращивалось, а оранжереях были диковинки: и арбузы, и дыни, и даже удивительный овощ ананас.
Сласти никакие государь Петр Алексеевич не любил и приготовлять не велел, считая это баловством. От этого туго приходилось его дочерям, Анне и Елизавете, – девицы-то, известно, сласти любят! Но государь Петр Алексеевич следил, чтобы им не давали, и однажды собственноручно вычеркнул из расходов по кухне подобное приготовление, приписку сделав: «Девкам сколь сладкого не дай, всё съедят, а казне лишние расходы».
