— Они ж бухие все. Оштрафуем. Ну, в смысле… — тонкий знакомым каждому жестом потёр пальцы друг о друга, выразительно посмотрел на толстого.
— Дурак ты, Тереньтев, — со вздохом сказал тот, сделал ещё затяжку и выкинул окурок. — Это ж Флинта джип. За рулём сам. Или Игорёк, Сынуля. Потом заколебёшься объяснительные писать. Надреев с Флинтом на охоту вместе ездит. Врубился?
Тонкий ничего не ответил, с тоской глядя на дымящийся в траве окурок, с которого еще можно было сделать пару тяг. Начальник ОВД Средневолжска полковник Надреев являлся их непосредственным начальником, и говорить больше было не о чем.
Глава первая
Малой разбудил Серого рано — ещё не было шести. Начал долбиться в дверь, сперва «по-нашему», кодом: три-два-три, а потом просто — ногой. Наверное, звонил бы и в звонок, но звонка у Серого не было, звонки у них скоммуниздили во всем подъезде сразу после наступления нового, 1992 года. Просто прошлись по этажам и выковыряли монтировкой.
Утро было горьким как желудочный чай. Серый проснулся, но сразу вставать не стал. В глубине того, что в книжках называется «душа», жила робкая надежда, что пронесёт. Но Малой — чувак упёртый и надежда ожидаемо померла. Серый встал, подтянул трусы и пошлёпал открывать, прилипая босыми ступнями к линолеуму, как ящерица геккон из увиденной вчера передачи «В мире животных».
За окном плескался мутный осенний рассвет. Было сыро и прохладно, точно в подвале. Малой стоял на пороге, сияя, как лужа под солнцем, и тараторил без передышки:
— Длинный, понял? Я два километра шёл — он не кончается, понял? Давай быстрее! Это алюминь же. Тысяч за сто можно, понял?
Серый усмехнулся на словах про «два километра», открыл холодильник, поприветствовал старожила верхней полки — банку «Солянка закусочная», взял последнее яйцо, хрустнул им о край стола и расковырял ногтем дырочку в остром конце.
Пока он пил яйцо, Малой продолжал тарахтеть:
— Деревенские, наверное. Срезали на ЛЭПе, и оставили, чтобы не палиться. Там овраг же, понял? И кладбище с другой стороны. Потом на КАМАЗе приедут и заберут. А мы раньше успеем, понял? Давай быстрее! Э, я тоже хочу!
Последняя фраза относилась к яйцу.
— Нету больше, — Серый бросил высосанное яйцо в мусорку, прошлёпал в прихожую и начал натягивать штаны.
— Я как увидел — сразу хобана такой, — Малой размахивал руками и едва не подпрыгивал от возбуждения, — к тебе втопил. Ты же ближе всех живёшь. Если к Индусу — далеко, а вдруг эти вернутся?
— Всё, — сказал Серый, сунул ноги в растоптанные кроссовки и вытолкнул Малого из квартиры. — Веди, топила.
* * *
Провод и впрямь оказался длинным. Он начинался у края оврага, метрах в десяти от тропинки, ведущей к кладбищу, и уходил в кусты. Серый присел и развернул к себе косо обрубленный конец.
— Не, без тока, — радостно ощерился Малой. — Я уже трогал.
— Дурак, я диаметр смотрю.
— Шестижилка, трёхмиллиметровый, понял? — Малой улыбнулся ещё шире.
— «АС 240, ГОСТ 839-80», — без улыбки поправил Серый. — Вес примерно килограмм на метр. По таким ток в города подают. И в большие села.
За последний год Серый стал большим знатоком алюминиевых проводов. Да и не только он. Половина взрослого мужского населения страны тащила «цветмет» на приёмные пункты, благо было что тащить. Наделали проклятые коммунисты за семьдесят лет Советской власти, слава Богу, этого цветмета как грязи.
— А, ну да.
— И докуда он идёт? — спросил Серый, зябко поёжившись — от оврага тянуло сырью.
— Вон до того тополя точно, — Малой махнул на зеленеющую за кустами иву.
До раскоряченной, как строительные козлы, ивы было метров сто. Серый вспомнил про «два километра» и усмехнулся. Два километра «двести сорокового» весят две тонны. Но даже сто метров — это тоже было много. И да, такая длина — это не срезка с «ЛЭПы». Скорее всего, где-то кто-то размотал катушку.
«Если кто-то кое-где у нас порой…»
Серый выпрямился, полез за сигаретами, вспомнил, что они кончились вчера вместе с деньгами, и с тоской сплюнул в траву.
— Пошли.
Они проследили провод до ивы, обошли её и двинулись дальше. Трава, мох, нижние ветки кустов по сторонам от провода были смяты, ободраны, кора на деревьях содрана до нежно-зелёного луба. Серый просёк, что провод тащили. Значит, за ним есть след. И по этому следу хозяева катушки могут проследить, кто уволок их ценное цветметаллическое имущество. И по-хорошему надо было бы отломить от этого бесконечного серого червя какой-нибудь адекватный, реальный, как сейчас говорят, кусок метров в сорок — и сваливать. Но любопытство и отсутствие сигарет взяли верх, и они решили идти до конца.
Конец, впрочем, обнаружился быстро — провод пролёг через заросли ломкого малинника, похожего на вставшие дыбом гигантские макароны, и упёрся в спину мужика.
Мужик лежал лицом вниз, подобрав под себя руки. Серый сразу понял, что он волок провод, перекинув его через плечо, как бурлак. Или как Дед Мороз. Только бородатый зимний старик таким манером носил мешок с подарками, а мужик — один большой и длинный подарок себе, любимому. Нёс-нёс, тащил-тащил да и устал. И вот прилёг отдохнуть.
— Э, мужик, — негромко окликнул проводоносца Малой. — Э, слышь?
Серый обошёл тело — то, что мужик не совсем живой, ему стало понятно как-то сразу — присел, поглядел на серый, заросший ежиной подбородок, свороченный набок. На подбородке застыла жёлтая слизь. Трава чуть ближе к груди побурела от крови, тоже уже запёкшейся.
Рукава старой ветровки закрывали руки, виден был только один палец, большой, с темно-синим татуированным перстаком.
— Зонщик, — сказал Серый и посмотрел на Малого, топчущегося в стороне с круглыми глазами. — Кровь горлом пошла. И все — лапти в угол. Тубик. Он с диспансера.
— Точняк! — глаза Малого стали ещё круглее, в них отчётливо заплескалось «очко». — Линяем! Линяем, слышь!
— А провод? — Серый выпрямился, посмотрел в сторону кустов, из которых выползала, мертвенно-поблёскивающая в лучах утреннего солнца, алюминиевая глиста. — Мне деньги нужны.
Малой его не слышал и не слушал. Малой «присел на коня». Найденный на конце двухсотметрового алюминиевого червя жмур произвёл на него примерно тот же эффект, что и резкий звук в подвале после хорошего косяка, когда пробивает на шугняк.
Пухлое лицо Малого побелело так, что стало не видно веснушек, глаза постоянно двигались, не в состоянии зафиксироваться на каком-то предмете; он зачем-то постоянно приседал, выпрямлялся, снова приседал и ходил туда-сюда.
— Не мельтеши, — голосом героя фильма из видеосалона сказал Серый, соображая, как отделить от провода нужный кусок. — Голова начинает кружиться.
