Въехав в ворота, они увидели, что по широкой, покрытой гравием дорожке к ним торопливо шагает интендант Эрон в развевающейся на ветру служебной мантии. Наверное, ему пришлось оторваться от работы, раз был так официально одет, — и верно, Винтер увидела, что его пальцы испачканы чернилами. Морщинистое лицо интенданта засияло от радости. Он спешил к ее отцу, словно собирался взлететь с земли, как огромная дружелюбная птица, и заключить его вместе с конем в объятия своих широких крыльев, скрывая их от посторонних глаз.
— Лоркан! — воскликнул он, подбегая по тропе. — Лоркан!
От этой непринужденной сердечности у Винтер камень упал с сердца. Хоть что-то в королевстве было по-прежнему в порядке.
Отец склонился с высоты своего седла и устало улыбнулся старому другу. Они крепко пожали друг другу руки — длинные ловкие пальцы Эрона исчезли в большой, как лопата, мозолистой ладони отца. Их улыбающиеся взгляды надолго встретились и многое сказали без слов.
— Эрон, дружище, — сказал Лоркан голосом, хрипловатым и теплым, как объятия. В этом простом приветствии было куда больше чувства, чем можно вложить в любые другие слова.
Эрон остро прищурился и чуть опустил подбородок, крепче сжимая руку Лоркана.
— Я вижу, вас здесь заставили ждать, — сказал он, почти незаметно покосившись на привратников. Что-то в его лице побудило Винтер поднять глаза на часовых — сердце у нее в груди забилось неспокойно. Солдаты открыто глазели на встречу Эрона и отца. И впрямь, невозможно было не заметить, что они нарочно болтаются без дела, чтобы поглядеть на интенданта. Она попыталась скрыть свою неуверенность и оглянулась на отца с Эроном, обменявшихся многозначительным взглядом.
Вдруг отец выпрямился в седле, так что его высокий рост и ширина мощных плеч стали заметны. Винтер увидела, как неподвижно стало его лицо. Веки опустились, полузакрыв ярко-зеленые, как у кошки, глаза, а полные, красиво вылепленные губы поджались и скривились.
Это выражение Винтер называла про себя маской или же плащом. Ей было больно видеть его сейчас, как великолепно оно ни выглядело, и она устало подумала: «Ох, отец, неужели и здесь? Неужели даже здесь нам придется играть в эту ужасную игру?» Но девочка не могла не ощутить знакомую гордость, видя его преображение. В улыбке Винтер можно было увидеть удовольствие с оттенком жестокости, когда она наблюдала, как отец повернулся в седле и грозно окинул взглядом болтающихся без дела часовых.
Несколько секунд Лоркан молчал, и это краткое время часовые выдерживали его взгляд, еще не замечая превращения из простого ремесленника в нечто более опасное. Он сидел в седле царственно, неподвижно и медленно поворачивал голову к каждому солдату, намеренно внимательно разглядывая их лица по одному, будто добавлял их в некий список, хранящийся в темном чулане его памяти.
Его длинная коса, как и подобает члену гильдии, свисала вдоль спины тяжелым маятником: он растил ее семнадцать лет, с того дня, как его объявили мастером своего дела. Темно-рыжие пряди лишь недавно тронула седина, и теперь он напоминал прокурора, судью, присяжного и палача. Винтер увидела, как рождается сомнение на лицах солдат, как стальной холодок ползет у них по спине. Лоркан все молчал, и часовые на глазах у Винтер кристаллизовались в военное подразделение, не успела она и глазом моргнуть. Секунду назад они казались толпой подозрительного вида бездельников, а теперь перед отцом навытяжку стоял отряд солдат, сверля его почтительным взглядом.
— Принеси мне приступку, — сказал отец, нарочно обращаясь к одному человеку и не оставляя никаких сомнений в том, что это приказ. Солдат, сержант охраны, пустился выполнять приказ с похвальной прытью и скрылся за углом конюшни чуть ли не трусцой.
«О господи, — подумала Винтер. — Он даже не знает пока, кто мой отец, а вон как припустил. Плотник, которого он, наверное, считает сыном пастуха из низин, рыбачьим отродьем одним словом, пустым местом, велел ему сбегать за приступкой — и только посмотрите на него! Побежал как миленький. — Она благоговейно подняла глаза на отца. — А все этот его тяжелый взгляд», — подумала девушка.
Сержант вернулся так же проворно, неся перед собой деревянный брусок бережно, как долгожданного младенца. Он аккуратно положил его перед конем отца и отступил на почтительное расстояние, когда Лоркан приподнялся в стременах и спрыгнул с лошади. Ступить на землю ему было больно, но он смог это скрыть даже от наметанного взгляда Винтер.
— Отведи наших коней в главные конюшни и оставь их на попечение старшего конюха. Скажи ему, что они принадлежат протектору, лорду Лоркану Мурхоку, и его подмастерью. Передай, что я сегодня еще зайду проверить, как они устроились.
Если эти приказания, отданные негромким, хрипловатым голосом, и ранили самолюбие сержанта, он ничем не выказал этого и глазом не моргнул, когда узнал могущественный титул смиренного плотника. Он только молодцевато отдал честь и взял у отца Винтер поводья без какой-либо недоброжелательности.
Винтер встретилась взглядом с отцом. Сейчас он должен уйти с Эроном. Грядет что-то важное.
— Ступай с ними, — сказал он, легким кивком головы указывая на лошадей. — Позаботься о сохранности инструментов. Можешь перекусить и отдохнуть. — Он на секунду положил руку ей на плечо. Винтер так хотелось попросить его прилечь, отдохнуть, пообедать. Но маски были сейчас на них обоих. Так что, не показывая дочерней тревоги, она почтительно наклонила голову, как и следует ученику перед мастером, и только смотрела вслед, когда Эрон уводил его по широкой садовой дорожке — без сомнения, в резиденцию короля, в самое сердце хитросплетений государственных дел.
Призрак Шеринга
Стоял тихий полдень середины лета, и все прохлаждались у реки в дальнем конце дворцового парка или отдыхали. Винтер знала, что сады снова оживут только к вечеру, когда спадет жара. А пока эти просторы принадлежали ей одной — редкая удача в этом непростом мире.
Она оставила довольных коней в тенистых стойлах и быстро пробежала по раскаленному от зноя красному кирпичу, которым были вымощены дворы конюшен. Ее шаги гулко отдавались среди стен. Ласточки разрезали солнечные лучи вокруг нее — проворные тени в трепещущем воздухе, мирное ржание лошадей и сонный запах конского пота и навоза успокаивали.
«Дома, дома, дома, — пело все в ней. — Ты дома!»
Она повернула налево, к желтой голубятне, и побежала под тенистыми деревьями по тисовой аллее к кухонному саду. Здесь воздух был куда прохладней и наполнен смолистым запахом. Винтер пересекала спящие в солнечном тумане дорожки и колоннады с широкой улыбкой на лице, с наслаждением, не торопясь, оглядывая все давно знакомые повороты и уголки.
Все эти годы в серой сырости Севера она тихо тосковала по дому, и каждую ночь, в ответ на эту невысказанную тоску, сердце рисовало ей эту прогулку. Ночь за ночью в своих медовых снах она шла по этой самой дорожке от конюшни до кухни. И вот теперь она, наяву и во плоти, став немного постарше, бежит по счастливой дорожке своего детства. Ей хотелось бы, чтобы Рази и Альберон были здесь, а может быть, чтобы кошки терлись о ее лодыжки теплым дружественным дымком, как когда-то.
