Маме и папе, я люблю вас.
Ноэлю, Эммету и Грейс, как всегда, от всего сердца.
А также мои искренние благодарности Родди Дойлу и Кэтрин Дунн, потому что, хотя большинство из нас не нашли возможности этого сказать, вы действительно изменили нашу жизнь. Хороший учитель запоминается навсегда.
Безголосая кошка
Стража не хотела их пропускать. Даже когда отец Винтер предъявил документы и объяснил, что их ожидают при дворе, часовые, презрительно ухмыляясь, отказались открыть ворота. Наконец они захлопнули калитку, и Винтер с отцом остались стоять на улице, пока сторож отошел куда-то «посмотреть».
Они ждали, ошеломленные и всеми забытые, целую четверть теней — два часа по северным часам. Тяжелая сторожевая калитка захлопнулась у них перед носом, и Винтер почувствовала, как у нее кровь закипает от гнева.
Их проводники на пути с Севера, которым заплатил Ширкен, давно ушли. Она не винила их за это. Им было поручено отвести ее с Лорканом из одного королевства в другое и доставить их домой в целости и сохранности — они выполнили свою работу. Проводники были вежливы и почтительны на всем протяжении длинного путешествия на Юг, и Винтер не сомневалась, что они люди хорошие и честные. Но преданности и дружбы от них ожидать было нельзя, разве что верности Ширкену и работе, которую он оплатил и которую им надлежало исполнить.
Несомненно, люди Ширкена наблюдали с вершины, как Винтер с отцом дошли до подножия холма и переправились по бревенчатому мосту через крепостной ров. И без сомнения, проводники дождались, пока оба их подопечных оказались в безопасности, под сенью арочных ворот, и лишь затем повернулись к темным соснам и направились домой. Их миссия была выполнена.
Конь Винтер, Оскар, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, стоя рядом с ней. От него пахло нагретой на солнце травой, оставленной позади, и темной прозрачной водой рва. Он фыркал и топал копытами, ему хотелось пить и есть, и Винтер его прекрасно понимала. Но она все равно потянула за поводья, чтобы его приструнить, и переступила с ноги на ногу. Винтер тоже уже устала и от езды в седле, и от путешествий. Но в свои пятнадцать лет она была знакома с придворными обычаями и сохраняла невозмутимый вид, словно ее вовсе не беспокоило бесконечное ожидание на жаре.
Хорошо отработанное бесстрастное выражение лица, возможно, и не выдавало ее эмоций, но на самом деле девочка была прямо-таки вне себя от нетерпения. Она только и мечтала о том, чтобы сбросить сапоги, побежать босиком по лугам, броситься в высокую траву и смотреть на небо.
Они так долго были на холодном сером Севере, что приятная жара и ясное солнышко родины опьянили ее, как белое вино. Ей хотелось насладиться ими. Хотелось вытащить отца куда-нибудь на солнце, чтобы летний зной снова согрел ему косточки. Он предусмотрительно остался сидеть верхом и теперь был так неподвижен, что Винтер покосилась на него, чтобы проверить, не спит ли он. Он не спал. Ей было видно, как блестят его глаза под полями шляпы. Он не смотрел ни налево, ни направо, его взгляд был направлен только внутрь. Он просто сидел, ожидая разрешения вернуться домой.
Однако его долговязая фигура устало ссутулилась, а болезненное дрожание рук, терпеливо сложенных на луке седла, было сильнее обычного.
Винтер с тревогой смотрела на трясущиеся пальцы отца. Так дрожат руки у стариков, а не у крепких ремесленников тридцати трех лет. «Брось переживать, — сказала она себе, снова подняв глаза и выпрямив спину. — Все, что ему нужно, — одна ночь крепкого сна да вкусный ужин, и он будет снова свеж, как летний дождь».
Она потерла кончики пальцев друг о друга, чувствуя успокаивающую твердость шрамов и мозолей. Честные, доблестные руки — вот какие руки у них обоих. Трудовые руки, которые помогут выдержать любые испытания. По привычке она оглянулась на сверток плотницкого инструмента, лежащего на крупе своей лошади, и на такую же поклажу позади отцовского седла. Все на месте, все под рукой.
Винтер вновь переступила с одной затекшей ноги на другую и впервые в жизни пожалела, что на ней не женская одежда, а мальчишеские короткие штаны и куртка. Насколько проще двигать ногами, когда они скрыты под юбкой! Винтер снова пожалела о неуместном энтузиазме, с которым она спрыгнула со своего коня. Она наивно полагала, что ворота сейчас распахнутся и их ждет сердечная встреча. Что за ребяческое тщеславие! А сейчас ей только и остается, что стоять, ведь гордость и обычаи не позволяют ей снова сесть на коня. Приходится болтаться здесь, как какому-нибудь посыльному, пока часовые не вернутся с разрешением на вход.
Рыжая кошка, мелко переступая, пробежала вдоль стены — переходя из тени на солнце, она сверкала, как языки пламени. Завидев ее, Винтер забыла о показном спокойствии, утонченности манер и позволила себе улыбнуться, кивнуть и проводить кошку глазами, повернув голову. Кошка остановилась, подняв лапку к белой манишке, и смерила Винтер взглядом, полным оскорбленного любопытства. Ее поза словно говорила: «Могу ли я верить своим глазам? Неужели ты посмела меня разглядывать?»
Заметив кошачье презрение, Винтер улыбнулась еще шире. Она задумалась, сколько поколений котов и кошек родилось за те пять лет, когда она была в отъезде. До того как начать свою учебу, Винтер была королевской кошатницей и знала всех своих питомцев по имени. «Чей же это прапрапраправнук, уже успевший вырасти из котенка в кошку?» — задумалась она.
Винтер наклонила голову и пробормотала: «Прими мое искреннее почтение в этот прекрасный день, о гроза мышей», вполне ожидая обычного ответа: «Для тебя этот день еще прекраснее, раз ты увидела меня». Но вместо этого ответа на приветствие зеленые глаза кошки вытаращились от испуга и смущения, и она вдруг шмыгнула прочь, как пламя на солнце, метнулась через мост и исчезла, спустившись по мелким камешкам противоположного берега.
Винтер проводила ее взглядом, озадаченно нахмурив брови. Подумать только — кошка, не имеющая понятия о хороших манерах, кошка, которую так просто обескуражить! Что-то здесь не то!
Винтер услышала скрип сторожевой калитки и оглянулась — тень под портиком прорезало острое лезвие солнечного света. Показалась голова сержанта охраны. Он оглядел путников без всякого почтения, будто удивленный, что они все еще здесь. Винтер как ни в чем не бывало вновь состроила невозмутимое лицо.
Не говоря им больше ни слова, сержант снова втянул голову и захлопнул калитку — щелкнул замок. У Винтер на секунду замерло сердце, но сразу же учащенно забилось, когда тяжелые цепи ворот потянулись назад и раздался жалобный скрип металла о камень. Где-то за стеной главный привратник вертел огромное колесо, наматывая цепь на ворот.
«Ну наконец-то! — подумала Винтер. — Нас сейчас впустят!»
Солнечный свет медленно-медленно уменьшал тени под мостом по мере того, как тяжелые ворота для всадников открывались, освобождая путь в сады и угодья короля.
