Я еще раз взглянул на свиток и, немного подумав, сказал:
– Нет, ответа не будет. Я лично передам императору это письмо, и пусть василевс5 решает, какие действия следует предпринять. А теперь можешь идти и сообщи посланнику, чтобы переночевал у нас, а завтра утром пускай отправляется в обратный путь.
Алексей отрывисто кивнул и вышел из комнаты.
Когда дверь захлопнулась, я протер усталые глаза и медленно поднялся из-за стола, чувствуя, как кровь наполняет онемевшие мышцы. На улице уже вечерело, и лучи заходящего солнца струились в комнату через настежь открытое окно кабинета, окрашивая стены в ярко-розовый цвет. Стояла невыносимая духота, и потому я решил немного прогуляться по саду, который манил свежестью и обещал спасение от вездесущего зноя.
Во время прогулки еще раз перечитал письмо из Рима. Новости были великолепными! Эти несколько строк вновь вселили в мое сердце надежду, что все принесенные нашим народом жертвы оказались не напрасны.
Прошло почти три года с тех пор, как папа Евгений IV объявил крестовый поход против турок. Османская империя вновь набирала силу, и следовало во что бы то ни стало положить конец ее притязаниям на земли Восточной Европы.
Этот поход в первую очередь был нужен Константинополю, который в течение многих столетий сдерживал волны арабских и турецких завоевателей. Теперь его сил едва хватало для обороны собственных предместий, и помощь с запада была нужна как никогда.
Ради спасения своей родины император Иоанн лично отправился во Флоренцию, где признал верховенство римского папы в делах церкви и пошел на другие уступки, которых потребовали от него латинские епископы. Такова была цена военной помощи, и, хотя соглашение было подписано четыре года назад, до сегодняшнего дня я сомневался, что Святой престол предпримет хоть какие-то решительные действия против турок.
Однако сейчас в своих руках я держал доказательства обратного!
В письме сообщалось, что молодой венгерский король Владислав III подготовил армию во главе с прославленным полководцем Яношем Хуньяди, который уже не раз отличался в боях с османами. Сербский правитель Георгий Бранкович также обещал оказать походу всю возможную помощь. К союзу против турок примкнул и караманский эмир Ибрагим-бей, который своими кровавыми набегами опустошал восточные провинции Османской империи и вынуждал султана держать здесь значительные силы.
Более благоприятного момента для наступления представить было трудно, и папа Евгений IV в этом письме заверял императора Иоанна, что войско крестоносцев выступит в поход еще до конца лета.
Новости были прекрасными, но я всегда с недоверием относился к латинянам и хорошо понимал, что вовсе не из благородных побуждений папский престол решил помочь нам в борьбе с турками.
Православная вера – это все, что наш народ сумел сохранить во времена бесконечных смут и потрясений. Именно она до сих пор сплачивала нас и помогала оправиться от горьких поражений.
Но теперь мы должны были отказаться и от нее.
Церковная уния, которую подписал наш император Иоанн VIII от имени своих подданных на Флорентийском соборе, ставила православную церковь в зависимость от Рима. Эта мера была вынужденной – западные монархии не спешили помогать тем, кто не разделял их веру.
«Потерять душу, чтобы спасти тело», – так трактовали унию многие видные философы и священники. Однако сомнения не покидали меня: сможем ли мы спасти тело, даже продав свою душу?
Я хорошо помню день возвращения императора в Константинополь после подписания унии. Мертвая тишина повисла тогда над городом. Люди безмолвно взирали на своего повелителя, и в их глазах читались самые горькие чувства: разочарование, гнев, тревога и страх. Никто не приветствовал императора, и единственным звуком, сопровождавшим Иоанна по дороге в свой дворец, был одинокий стук подков его лошади.
Из скромности я не посмел сообщить императору свою точку зрения. Но на мой взгляд, судьба восточных христиан не волнует никого на Западе. В них по-прежнему видят лишь схизматиков и еретиков, которые никак не хотят принять латинскую веру. Это противостояние длится столетиями, а старые обиды забыть непросто, особенно если из-за них пролилось так много крови…
Так рассуждал и покойный Мануил, отец нынешнего императора. Однажды он призвал юного Иоанна к себе и сказал ему:
– Помни, сын мой, османы больше всего на свете опасаются нашего союза с латинянами, поскольку думают, что такой союз может принести им много бед и несчастий от стран Запада.
Если же латиняне вновь будут настаивать на объединении церквей, как это было раньше, будь в этом деле их верным союзником, особенно когда тебе необходимо запугать турок. Но не предпринимай ничего, чтобы воплотить унию в жизнь, поскольку твои подданные никогда не согласятся на это, ибо латиняне причинили им слишком много зла. Произойдет великая смута, и она толкнет православных в руки нечестивых мусульман.
Такие слова внушал мудрый император своему сыну, и я один был тому свидетелем. Однако Иоанн все исполнил иначе, опасаясь больше турок, нежели смятения среди своих подданных.
Прежде чем отправиться на Флорентийский собор, Иоанн известил султана о своих намерениях, заверил в своей дружбе и верности ему. Однако умный и проницательный Мурад быстро распознал ложь и спросил посланников императора:
– С какой же целью ваш государь едет в Европу?
– Это вызвано финансовыми затруднениями, – отвечал апокрисиарий Андроник Иагр, как ему было велено. – Император едет просить займа у европейцев.
– Мне не кажется правильным, что ваш государь утруждает себя такой дальней поездкой, – возразил Мурад. – И чего он добьется в Европе? Лучше ему было бы обратиться ко мне, и, если император испытывает нужду в деньгах или в чем-либо еще, я готов возместить за него долги и дать много больше сверх того!
Так говорил султан, прекрасно понимая, какую игру затеял против него Иоанн. Османский владыка более всего ненавидел двуличие и, желая проучить императора, повелел осадить Константинополь. Впрочем, вскоре он смягчился и отозвал свою армию назад, поддавшись уговорам первого визиря Халиля-паши, давнего союзника греков.
Но недолго радовались ромеи – на смену мусульманским ордам пришли латинские епископы. Они желали самолично убедиться в том, что греки склонились перед Римом. Самодовольные агенты понтифика и не подозревали, что среди населения Константинополя растет недовольство. Никто не собирался мириться с новыми порядками, и первым, кто заявил об этом во весь голос, стал митрополит Марк Эфесский. Будучи другом императора, он демонстративно отказался от сана патриарха и поклялся, что до самого последнего вздоха будет бороться с постулатами Флорентийского собора. Вокруг него тут же сплотились все, кто выступал против унии, его поддерживали монахи, придворные, епископы, простой люд. Проповеди Марка всегда собирали толпы горожан и пользовались успехом, ибо ненависть к латинянам всегда была велика.
