плеть и громыхнула громом. Злодеи закричали и перестали удерживать её. Следом за плетью зазвенела цепь, и кто-то задушено закричал. Атанаис, тяжело дыша, с трудом поднялась на четвереньки и обернулась: на троих ее мучителей сыпались удары плети и цепи. Одежда повисла на них окровавленными лохмотьями, и все они молили остановить удары.
Вокруг горделиво гарцевал конь, а на коне восседал их сероглазый главарь, свирепо выкатив глаза и что-то ожесточенно говоря сквозь плотно сжатые зубы. Он сыпал на них всё больше ударов. Наконец, когда все трое в изнеможении пали на землю, тихо постанывая, главарь спрыгнул с коня, что-то сказал и плюнул. Подбежало несколько солдат и уволокло избитых прочь.
Тогда главарь подошел к Атанаис и протянул ей руку. Та, поколебавшись несколько мгновений, взялась за нее правой рукой и поднялась. Главарь усадил её рядом с костром, взял небольшую лохань, намочил в ней белую тряпку и потянулся к лицу Атанаис. Девушка отшатнулась, держа голову гордо и непоколебимо. Тогда он спокойно швырнул тряпицу ей, и девушка прижала её к кровоточащему носу.
Атанаис тряслась, не в силах успокоить свой ужас. Она затравлено глядела по сторонам, думая только о том, что больше никогда не должна была плакать. Из-под ворота выбилась серебряная цепочка с крестом. Главарь взял крест пальцами и внимательно поглядел на него.
— Кристиан! — вдруг сказал он и его ледяные глаза смягчились довольным блеском.
— Что?! — еле слышно выдохнула Атанаис, съежившись под очередным страшным словом.
— Веруешь, — вдруг четко спросил он, указав на её крест, и сердце девушки забилось быстрее: этот жесткой бездушный варвар мог немного говорить на её языке!
— Я верую в Бога Единого и Всемогущего, — прошептала Атанаис, и главарь, одобрительно кивнув, вытащил из-под колета свой более массивный и украшенный рубинами крест, и повторил то же, что сказала Атанаис:
— Бог… Единый…
— Но… — Атанаис указала на фавнов, которых вновь загнали в телеги, и спросила, стараясь тщательно подбирать слова, ибо ее собеседник, как она догадалась, был не слишком силен в ее языке. — Какому богу вы приносите эти жертвы?
Главарь молчал, и тогда Атанаис повторила свой вопрос. Он безразлично поглядел на пленных и жестко ответил:
— Грешники.
— Грешники? Но чем же они нагрешили?
— Колдуны.
— Куда вы везете нас?
— Кабр`ия.
— Что это за место? Что нас там ждёт?
Но он надолго замолчал, а после сказал:
— Хладвиг.
— Хладвиг? Что это?
Главарь усмехнулся и, покачав головой, сказал:
— Хладвиг — я.
— Хладвиг… — эхом повторила Атанаис и кивнула.
Этот мужчина, имя которому было Хладвиг, смотрел на нее во все глаза, неотрывно, глубоко, и девушка подумала, что если сможет очаровать его, быть может, сможет убедить его отпустить их всех.
На рассвете они снова тронулись в путь. её, как сказала одна из женщин, припухло, и на скуле появилось большое красное пятно. Хладвиг же, подъехав к ней на лошади, рукой приподнял её голову за подбородок, откинул её волосы назад, внимательно поглядел ей в лицо и, смочив в холодной воде белый платок, отдал ей.
— Благодарю, — тихо отозвалась девушка.
Тот кивнул и отъехал в сторону.
— Берегись! — зашептали ей фавны. — На лице у него одно, а в душе…
— Я растоплю лед его души, — заявила Атанас. — И попрошу отпустить вас.
— До чего ты наивна, дитя! — презрительно фыркнула одна из пленниц. — Он — чудовище. Он никогда не отпустит тех, кто не слушит его богу.
Вскоре Хладвиг подъехал к ней снова и начал с любопытством разглядывать ее.
— Айге, — вдруг произнёс он, указав пальцем на свой глаз.
— Айге, — повторила она, указав пальцем на свой.
— Смаг`агд, — сказал Хладвиг, указав на листья, указав на изумрудную брошь на своей груди и медленно отчётливо произнёс: — Смаг`аг айге.
«Зелёные глаза», — догадалась Смаг`агд, улыбнулась и ответила:
— Язык Хладвига — музыка.
Серые глаза Хладвига на миг покрылись задумчивым туманом, но затем он оживился и ответил:
— Музыка.
— Зачем учишь это чудовище нашему ясыку? — буркнула одна из женщин, стараясь не глядеть в их сторону. — Он раслучил тебя с сестрою, его слуги вошделели тебя. А ты любесничаешь с ним.
Хладвиг ледяно поглядел на женщину, но ничего не сказал и вновь повернулся к Атанаис.
«Глупая гусыня! — негодующе подумала Атанаис, сделав вид, что не услышала её. — Если мы и дальше будем вести подобные беседы, я обязательно уговорю его отпустить вас. Даже ценой собственной свободы».
Хладвигу нравилось учить её своему языку и познавать её язык. Атанаис уже знала, что «биротэ» — это деревья, «ард» — земля, небеса — «хаймаль», а крест — «христ». Когда же он дотронулся до её волос и произнёс «хаярэ», Атанаис поёжилась, услышав в голосе его не нежность, а опасную холодность.
— Не бояться… — тихо произнёс он.
«Я не боюсь тебя», — недобро подумала Атанаис, распрямив плечи, но промолчала: этому человеку нравилось всеобщее подчинение, ему не следовало знать, что кто-то не боится его.
Спутницы Атанаис молчали, но девушка кожей ощущала их неодобрение и даже враждебность. Если в первый день их пленения они глядели на нее, как на равную, ибо их объединяла одна беда, ныне же они вовсе не желали говорить с ней.
Извилистая тропа вскоре разделилась на две крупные дороги. Одна уходила вправо, другая брала влево. Хладвиг и солдаты перекинулись несколькими словами и выбрали дорогу, которая уводила направо.
И одна из женщин в телеге впереди закричала, громко, душераздирающе, пронзая душу. Она гремела цепями, тщась оборвать их, хваталась за голову и плакала, причитая:
— Отпустите меня! У меня сын! У меня есть сын! Он в Аргосе! Саклинаю вас всеми вашими богами! Отпустите меня!
Заплакали дети, а женщины, сидевшие рядом с нею, начали увещевать ее успокоить свое горе.
— Ириита, умерь своё отчаяние! — умоляли ее. — Умей открыто всглянуть в глаза своему горю! Будь сильной!
— Мой сын! — кричала она и даже посыпавшиеся удары плетей не могли успокоить ее.
Хладвиг что-то рыкнул ей, но
