Она могла быть изящной, тихой, приятной музыкой или же рокочущим ледяным потоком, похожим на лай разъяренного пса.
Она сразу отказалась от мысли о побеге: ноги и руки её были скованы цепями, а врагов было слишком много — даже если она чудом выберется из цепей, она не сможет убежать от них и едва ли быстро отыщет Аргос.
Во время привалов главарь часто подходил к ней и что-то тихо ей говорил, называя ее по имени: «Атанаис». Но девушка отворачивала лицо и от еды, и от воды, протянутой им. Однажды она пристально поглядела на него, когда он в очередной раз что-то мелодично шептал ей, и коротко выпалила: «Ишмерай».
Он перестал шептать, внимательно поглядел ей в глаза, указал длинным тонким пальцем вверх и столь же коротко ответил:
— Небо.
— Лжец, — прошипела она и отвернулась.
Это страшное слово и его чудовищный жест заставили ее затрепетать, но она начала всячески уговаривать себя не бояться — он лгал.
— Дитя Рианора, — вдруг позвала ее одна из женщин, с темными растрепанными волосами, опухшей разбитой губой и огромными глазами глубокого синего цвета. — Ты — Рианор. Почэму ты не мошешь спасти нас и себя? Не са этим ли вы пришли в Авалар ис-са Мудрых гор?
— Если бы я была достаточно сильна, я бы уже вытащила вас, — шёпотом ответил Атанаис, опасливо поглядывая на злодеев: разговаривать пленникам строго воспрещалось. — Но если я попытаюсь, и у меня не получится, нас всех убьют.
— А ты попытайся, — не унималась женщина, в глазах которой застыло отчаяние и горе. — В Аргосе остался мой малэнкий сын. Я долшна вернутьса к нему…
— Если у нее не получитса, ты сына вовсе не увидышь, — ответила ей другая женщина.
— Но если мы ничэго не сделаем, однашды они убьют нас, — зашевелилась третья фавна. — Снаешь ли ты, Дитя, куда они весут нас всех? На костёр! Они будут шечь нас, они принесут своему богу шертву!
— Быть мошет, тебя-то и оставят, — возразила синеглазая женщина, поглядев на Атанаис с глухой скорбью. — Ты — человек. Но он, — она указала на главаря, — сделает тебя одной ис своих многих шён. Он насытится тобою, а после убьёт. Шелаешь ли ты для себя такого рока?
Взвизгнула плеть и хлестнула по телеге, задев двух женщин. Те болезненно выдохнули и затихли. У одной был порван рукав платья, и из длинного пореза засочилась кровь, а вторую плеть ужалила в плечо, и та глубоко вздохнула, но сдержала стон.
— Вот видишь, — прошипела синеглазая женщина, глядя на Атанаис так, будто их всех схватили из-за нее, и негодующе отвернулась.
За два дня Атанаис задремала лишь однажды — на рассвете, и ей почудилось, что Ишмерай зовет ее, испуганно, умоляюще, отчаянно. Но голос Акила, мягким ночным прибоем накрывший ее, показался ей слабым, глухим и едва слышным. Он говорил с ней, а она говорила с ним.
— Тебе больно, Акил?
— Очень больно, Атанаис. Где ты?
— Далеко.
— Я найду тебя.
— Мы можем более никогда не встретиться.
— Мы вернемся в Архей. Все вместе. Я найду тебя.
Атанаис не знала, сон ли это или Акил с Ишмерай говорили с нею наяву, но она чувствовала, что пока они говорят с ней, они живы.
— Ключи у того рышего, — прервала ее размышления одна из женщин, указав на молодого рыжеволосого мужчину.
Весь пояс его громыхал от связок тяжелых ключей. Молод, и глаза его были столь же невинны, каким бывает апрельское небо.
«Уж его, — подумала Атанаис, наполняясь надеждою, — окрутить будет несложно».
На привал они остановились недалеко от небольшого озера, и женщинам позволили отмыть грязь и кровь. Их не избавили от цепей, но у них появилась возможность размять мышцы, и Атанаис была рада этому, но вымыться как следует не удалось — за нею наблюдало три десятка злобно улыбавшихся мужчин. Когда она укрылась поглубже в зарослях камыша, чтобы худо-бедно обмыть плечи и грудь, за спиной раздался густой шелест, и перед ней возникла смрадная громадина жира и мышц. Она шумно дышала и что-то жадно сбивчиво рокотала, хихикая и рыча.
— Что вам нужно?! — воскликнула девушка, отскочив. — Уйдите прочь!
Но мерзавец надвигался на неё черной тучей, широко расставив руки.
— Не подходи! — выдохнула Атанаис и упала в воду.
Цепи на ее ногах и руках, перевязанные между собою, не позволяли ей быстро двигаться, и девушка, то падая, то вновь поднимаясь, осознала, что она скоро будет схвачена. Тогда она остановилась и выдохнула:
— Не подходи, иначе я зарежу тебя.
Но слова, сказанные человеку, который говорил на другом языке, растворились в ночи.
Он схватил ее за волосы и выволок на берег. Атанаис кричала от боли, отбивалась и звала на помощь, но никто не шелохнулся, чтобы помочь. Кто-то равнодушно наблюдал за происходящим, кто-то довольно потирал руки, становясь в очередь, и девушку впервые за несколько дней захлестнул оглушающий ослепляющий безнадёжный ужас.
Тогда она медленно подняла юбку, обнажив длинную белую ногу. Враг её удовлетворённо замычал, решив, что она сдалась, и начал торопливо расстёгивать штаны. Но, увидев, как в свете луны холодно сверкнуло лезвие длинного кинжала, спрятанного за ремнем на ее бедре, он отпустил ее, застыл и угрожающе зарычал.
Когда же он кинулся к ней, девушка взмахнула кинжалом, и из ноги его хлынула кровь. Вся толпа его товарищей оглушительно рассмеялась.
Тот же рассвирепел, выбил из ее рук кинжал и наотмашь ударил пленницу по лицу. Вскрикнув, Атанаис рухнула на землю, стараясь подняться на ноги, но земля закружилась под ней, придавив её. Она всегда была послушной девочкой, её никогда не били, не ругали, боготворили, обожали и всегда носили на руках. Поэтому этот удар пригвоздили ее к земле не только болью, но и силой унижения.
Её перевернули на живот, и Атанаис догадалась, что мужчин было уже несколько. Ее лбом прижимали к земле, ее ноги широко раздвинули и держали, и она услышала треск разрывающейся ткани. Они рвали подол ее платья, и девушка закричала, надрывно, во всю силу лёгких.
Вдруг раздался бешеный стук копыт, молнией сверкнула
