из-за описки переписчиков.
707
Эпиграммы Пушкина на И. Н. Инзова не известны.
708
Здесь аренда – форма награждения чиновников и военных высоких рангов за службу: предоставление земельных угодий или доходного владения во временное пользование.
709
Ср. полный текст:
Вот С……..й, «сей» и «оный»,
Гадок, страшен, черен, ряб.
Он – поляк низкопоклонный,
Денег, знати, власти раб.
Полевого самохвальство
И Булгарина задор
И Белинского нахальство
Совместил себе в позор!
(Дом сумасшедших. Сатира Воейкова. С. 26).
710
Далее у Воейкова:
Вспоминая о прошедшем,
Я дивился лишь тому,
Что зачем он в сумасшедшем,
Не в смирительном дому?
(Там же. С. 22).
711
Далее у Воейкова:
С рыльцем мосичьим своим,
С саблей в петле… А французской
Крест ужель надеть забыл?
Ведь его он кровью русской
И предательством купил!
«Что ж он делает здесь?» – Лает,
Брызжет пена из брылей,
Мечется, рычит, кусает
И домашних, и друзей.
– Но на чем он стал помешан?
– Совесть ум свихнула в нем:
Всё боится быть повешен
Или высечен кнутом!
(Там же. С. 22–23).
712
Далее у Воейкова:
Стало что с его башкой?
«Спесь с корыстью в ней столкнулись,
И от натиска того
Вверх ногами повернулись
Ум и сердце у него!
Самохвал, завистник жалкий,
Надувало ремеслом,
Битый Рюриковой палкой
И санскритским батожьем.
Подл, как раб, надут, как барин,
Он, чтоб разом кончить речь,
Благороден, как Б[улгар]ин,
Бескорыстен так, как Г[реч]!»
(Там же. С. 26.)
713
Женой А. Н. Мордвинова была Александра Семеновна Мордвинова (урожд. кн. Херхеулидзева).
714
Вопрос о литературных и личных взаимоотношениях Пушкина и Воейкова до сих пор не привлекал внимания исследователей. Возможно, что они изредка встречались еще в Царском Селе или в «Арзамасе» в 1816–1818 гг., но в дошедших до нас писаниях Пушкина имя Воейкова не попадается раньше самого конца 1820 г., когда автор «Дома сумасшедших», переехав из Дерпта в Петербург, выступил застрельщиком известной журнальной полемики вокруг «Руслана и Людмилы». Претенциозный формально-стилистический разбор этой поэмы, подписанный буквой В., напечатан был А. Ф. Воейковым в «Сыне Отечества» 1820 г. (№ 34–37) и явился первой по времени специальной статьей о творчестве Пушкина в русской печати. Пушкин не был удовлетворен этой статьей (ни в какой мере, впрочем, не враждебной), а в письмах к Гнедичу, Вяземскому и брату Льву Сергеевичу очень едко отзывался в 1820–1823 гг. о критических суждениях Воейкова, считая последние материалом для «Revue des Revues» и сравнивая их «с подслушанными у калитки литературными толками приятельниц Варюшки и Буянова» (из «Опасного соседа» В. Л. Пушкина), т. е. с оценками обитательниц публичного дома (см.: Пушкин. Письма. Л., 1926. Т. 1. С. 14, 44, 46, 68, 82–83). В 1828 г., отмечая в предисловии ко второму изданию «Руслана и Людмилы» критические статьи о своей поэме, Пушкин глухо упомянул, что «самая пространная писана г. Воейковым». С такою же подчеркнутой холодностью Пушкин в примечаниях к «Кавказскому пленнику» (1821) процитировал несколько строк «Послания Жуковского к г-ну Воейкову» («Ты зрел, как Терек в быстром беге Меж виноградников шумел» и пр.).
В годы пребывания Пушкина в ссылке Воейков усиленно перепечатывал его стихотворения в своих изданиях, а иногда, также без ведома и согласия автора, пользовался в «Новостях литературы» и рукописями Пушкина (так, в 1823 г. Воейков опубликовал «Увы, зачем она блистает», «Я пережил свои желанья» и «Дориду», а в 1824 г. «Друзьям» («Вчера был день разлуки шумной»)). Эти публикации сопровождались нередко дружески-лестными отзывами о Пушкине, вроде, например, следующего: «Посещу ли цветущую Одессу? Обойму ли там певца Бакчи-Сарайского фонтана, которого талант, может быть, теперь есть первый пиитический талант в Европе?» (Новости литературы. 1824. Кн. 9. Август. С. 49–76. Ср. упоминания о Пушкине в письме Воейкова от 21 апреля 1824 г. к Языкову в: Литературные портфели. Пб., 1923. Вып. 1. С. 64). Пушкин, иронически определяя в январе 1824 г. Воейкова как своего «высокого покровителя и знаменитого друга» (Пушкин. Письма. Т. 1. С. 68), с начала 1825 г. несколько изменяет свое отношение к автору «Дома сумасшедших» и 27 марта 1825 г. пишет брату: «Так как Воейков ведет себя хорошо, то думаю прислать и ему стихов – то ли дело не красть, не ругаться по м…… не перепечатывать, писем не перехватывать» и проч. (Пушкин. Письма. Т. 1. С. 125). В «Новостях литературы» 1825 г. появляются в связи с этим «Море и земля», «Мой друг, забыты мной следы минувших лет» и «Подруга милая, я знаю отчего». Внимательно следя за новыми вещами Пушкина, Воейков еще в рукописи высоко оценил «Бориса Годунова» («Это – чудо, это – образец силы, ужаса высокого и великого, – писал он 22 ноября 1826 г. Д. М. Перевощикову. – Русь ничего не имела подобного в драматургическом роде» (Русский архив. 1890. № 9. С. 92). В 1827–1828 гг. возобновились и окрепли в Петербурге личные отношения Пушкина и Воейкова, журнал которого «Славянин» недаром рекомендуется особому вниманию редакции «Московского вестника»: «Кстати, – пишет Пушкин 1 июля 1828 г. М. П. Погодину, – похвалите Славянина, он нам нужен, как навоз нужен пашне, как свинья нужна кухне, а Шишков – Российской Академии» (Пушкин. Письма. М.; Л., 1928. Т. 2. С. 53). В борьбе литературной аристократии с буржуазно-мещанским флангом журналистики 1830-х гг. Воейков действует, разумеется, единым фронтом с вдохновителями «Литературной газеты». На страницах последней Пушкин сочувственно отметил «оригинальную веселость» статьи Воейкова об «Истории русского народа» в «Славянине» (1829. Ч. 12. С. 48–49). Об этом же разборе Пушкин вспомнил в 1836 г. в письме к Вяземскому: «Жаль, что ты не разобрал Устрялова по формуле, изобретенной Воейковым для Полевого, а куда бы хорошо» (Пушкин. Письма. М.; Л., 1935. Т. 3. С. 432). В статье «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о проч.» Пушкин в 1831 г. характеризует Воейкова как «замечательного литератора», автора «Хамелеонистики – остроумного сбора статей, в коих выводятся, так сказать, на чистую воду некоторые, так сказать, литературные плутни» (Телескоп. 1831. № 13). «Следы неизгладимые»,
