Напустив на себя самодовольный и высокомерный вид, отличавший революционных чиновников, чьи манеры, как правило, отвечали худшим представлениям о деспотах прежнего режима, Андре-Луи торжественно вступил в гостиницу. Мрачная физиономия дюжего Буассанкура, следовавшего за ним по пятам, добавляла внушительности их выходу.
Моро властно объявил, кто он такой и в каком качестве сюда прибыл, представил Буассанкура как своего секретаря, потребовал лучшие комнаты и пожелал, чтобы к нему незамедлительно вызвали мэра Блеранкура и председателя местного Революционного комитета. Своими короткими, отрывистыми фразами, повелительными манерами и пронзительным взором он добился ужасного переполоха. Владелец гостиницы согнулся пополам в раболепном поклоне. Не угодно ли гражданину эмиссару – он не осмеливался употребить фамильярное обращение «гражданин», ничего к нему не присовокупив, – пройти сюда? Гражданин эмиссар, конечно, понимает, что это всего лишь скромная провинциальная гостиница. Блеранкур немногим больше обычной деревни. Но гражданин эмиссар может не сомневаться: в его распоряжение будет предоставлено все самое лучшее.
Провожая Андре, хозяин пятился и непрерывно кланялся, словно перед ним была особа королевской крови. Он непрестанно сетовал на отсутствие комнат, достойных гражданина эмиссара. Но гражданин эмиссар убедится, что перед ним всего-навсего бедный владелец обычной провинциальной гостиницы, и, возможно, не будет чересчур требователен.
Гражданин эмиссар, следуя за отступавшим, суетливо кланявшимся виноторговцем по узкому, вымощенному каменными плитами проходу, обратился к своему секретарю:
– Как изменились времена, Жером! И изменились, несомненно, к лучшему. Ты заметил, что вдохновляющие принципы демократии проникли даже в этот убогий городишко? Обрати внимание на дружелюбие этого славного хозяина, чьи легкие наполняет чистый воздух Свободы. Как не похоже оно на низкопоклонство прежних дней, когда деспоты попирали эту землю! О благословенная Свобода! О всепобеждающее Равенство!
Буассанкур моргнул, едва не задохнувшись от распиравшего его смеха.
Но хозяин самодовольно улыбнулся похвале и стал кланяться еще более раболепно. Он провел гостей в небольшую квадратную комнату, окна которой выходили во двор. Ее обычно использовали как столовую для путешественников, желавших питаться отдельно от других постояльцев. Но на время визита гражданина эмиссара эта комната, конечно, в полном его распоряжении. К ней примыкает спальня, и, если гражданин эмиссар не возражает, другая спальня, расположенная напротив, будет отведена его секретарю.
Гражданин эмиссар прошелся по комнате, с брезгливым видом разглядывая ее убранство. На беленых стенах красовались несколько картин. Важная персона из Парижа устроила им тщательный смотр. На самом видном месте висела репродукция Давидовой «Смерти Марата». Перед ней гражданин эмиссар склонил голову, словно перед святыней. Потом он подошел к совершенно недостоверному портрету доктора Гильотена. Рядом красовалась литография, запечатлевшая площадь Революции с гильотиной в центре. Надпись под ней гласила: «Национальная бритва для предателей». Довершали эту выставку революционного искусства портрет Мирабо и карикатура, изображавшая триумф народа над деспотизмом, – обнаженный колосс, придавивший одной ногой гомункулов в коронах, а другой – столь же крошечных тварей в епископских митрах.
– Превосходно, – одобрил гражданин эмиссар. – Если эти картины отражают ваши убеждения, вас можно поздравить.
Хозяин, маленький высохший человечек, удовлетворенно потер руки. Он разразился было пространной речью по поводу своих принципов, но гражданин эмиссар грубо его перебил:
– Да-да. Не нужно многословия. Я сам выясню все, пока буду жить у вас. Мне много чего предстоит выяснить. – В его тоне и улыбке промелькнуло нечто зловещее. Хозяин поежился под недобрым взглядом гостя и замолчал, ожидая продолжения.
Андре-Луи заказал обед. Хозяин осведомился, не желает ли гость чего-нибудь особенного.
– На ваше усмотрение, – ответил Моро. – Путешествие было утомительным, и мы голодны. Посмотрим, как вы накормите слуг нации. Это будет проверкой вашего патриотизма. После обеда я приму мэра и председателя вашего Революционного комитета. Известите их.
Небрежным жестом руки Андре-Луи отпустил раболепного хозяина. Буассанкур закрыл дверь и, понизив свой зычный голос, пробормотал:
– Ради бога, не переиграйте.
Андре-Луи улыбнулся, и Буассанкур тоже заметил недобрый огонек в его глазах.
– Это невозможно. Никогда еще страна не знала таких деспотов, как наши апостолы Равенства. Кроме того, забавно видеть, как эти жалкие крысы танцуют под музыку, которую сами же заказывали.
– Возможно. Но мы здесь не для того, чтобы забавляться.
Если качество поданных на обед блюд было проверкой на патриотизм, то хозяин прошел ее наилучшим образом. От крепкого мясного бульона исходил восхитительный аромат, нежный и упитанный каплун был зажарен безупречно, вино вызывало сладкие грезы о берегах Гаронны, а свежий пшеничный хлеб превосходил по качеству все, что Андре-Луи и Буассанкур ели за последний месяц. Гостям испуганно и проворно прислуживали жена и дочь хозяина.
– Недурно, недурно, – похвалил Буассанкур. – Кажется, в провинции не голодают так, как в Париже.
– Члены правительства не голодают нигде, – резко заметил Андре-Луи. – Что мы скоро и покажем голодному народу.
После обеда, когда убрали со стола, в гостиницу прибыл мэр Блеранкура – упитанный, луноликий коротышка лет сорока, с маленькими красными глазками, которые придавали ему нездоровый вид. Коротышка назвался Фуляром. От него так и веяло самодовольством, и, заметив это, Андре-Луи с самого начала избрал агрессивную линию поведения. Он даже не привстал навстречу посетителю, а лишь нарочито неторопливо оторвал взгляд от бумаг, которые предусмотрительно разложил на столе, и недружелюбно оглядел вошедшего, причем глаза его задержались на солидном чиновничьем брюшке.
– Стало быть, вы мэр, да? – произнес Андре-Луи вместо приветствия. – Я гляжу, вы чрезмерно упитанны. В Париже все патриоты исхудали.
Гражданин Фуляр опешил. С него разом слетела вся его самоуверенность. Темные глазки растерянно заморгали, и он покосился на богатырскую фигуру Буассанкура, который стоял за спиной Андре-Луи. Но мэр был настолько обескуражен, что не осмелился указать гражданину эмиссару на вопиющее несоответствие его секретаря нарисованному образу истощенного патриота.
– Жизнь в провинции не так тяжела, как в столице, – промямлил он.
– Я заметил. Вы здесь жиреете. И не только это. – Таким образом Андре-Луи сразу же взял инициативу в свои руки. Мэр, который пришел задавать вопросы, обнаружил, что сам оказался в роли вопрошаемого. И плохо скрытая угроза, которая проглядывала в грубых манерах эмиссара, в его агрессивном тоне, в суровом и презрительном выражении его угловатого лица, мгновенно сбила с Фуляра всю спесь и превратила его в подобострастного и послушного слугу. – Прежде чем мы перейдем к делу, гражданин мэр, взгляните на этот мандат и ознакомьтесь с моими полномочиями. – Андре взял со стола удостоверение агента Комитета общественной безопасности и протянул Фуляру.
