– Почему?
— Индивидуальное владение под разными именами — обычная практика. Это запрещено. Слишком много машин, доступных к покупке.
— И?
— Местное взяточничество — жизненный факт. Никто в Ленинграде не хочет, чтобы ему указывал какой-нибудь бюрократ из Москвы. Он говорит, что на выяснение, какую машину взял Шакал, уйдет несколько дней.
— Это безумие!
— Это сказали вы, мистер Борн, а не я. Я верный гражданин Советского Союза, прошу не забывать.
— Но какое это все имеет отношение к Новгороду — ведь именно это он сказал, не так ли?
– Новгород . Что это значит? — перевел Крупкин вопрос комиссару. Быстро, обрывисто, крестьянин-комиссар по-русски сообщил необходимые детали своему парижскому коллеге. Крупкин повернул голову и перевел на английский. — Постарайся усвоить, Джейсон, — сказал он слабеющим голосом, его дыхание становилось все более затрудненным. — Похоже, над ареной есть круговая галерея. Он воспользовался ею и увидел тебя из окна, когда ты крался за кустами. Он вернулся в оружейную, крича, как и подобает такому маньяку. Он орал своим заложникам, что ты его и что ты теперь покойник… И еще, что ему осталось сделать последнее дело.
– Новгород , — перебил Конклин шепотом, пялясь в потолок.
— Именно, — подтвердил Крупкин, глядя на профиль Алекса рядом с ним. — Он возвращается к месту своего рождения… где Ильич Рамирес Санчес стал Карлосом Шакалом, потому что его отвергли и приговорили к казни как психа. Он приставлял пушку к горлу каждого, спрашивая, как лучше проехать в Новгород, угрожая убить любого обманщика. Никто, конечно, не соврал, а те, кто знал, сказали, что до него пятьсот-шестьсот километров, на машине ехать целый день.
— На машине? — переспросил Борн.
— Он знает, что не может воспользоваться никаким другим средством передвижения. Железные дороги, аэропорты — даже маленькие аэродромы — все будут под наблюдением, он понимает это.
— Что он собирается делать в Новгороде? — быстро спросил Джейсон.
— Боже правый на небесах, которого, конечно же, не существует, кто же знает? Он хочет оставить свой знак, очень разрушительный памятник самому себе, без сомнения, в отместку тем, кто, по его мнению, предал его тридцать с лишним лет назад, а также тем беднягам, которые погибли сегодня утром на Вавилова… Он забрал документы у убитого им агента, тренированного в Новгороде; он думает, что сможет пройти туда с ними. Этого не будет — мы его остановим.
— Даже и не пытайтесь, — сказал Борн. — Он может воспользоваться, а может и не воспользоваться ими в зависимости от того, что увидит или что почувствует. Ему не нужны документы, чтобы попасть туда, не больше, чем мне, но если он почувствует что-то не то — а он почувствует, — то убьет несколько невинных людей и все равно проникнет внутрь.
— К чему ты клонишь? — озабоченно спросил Крупкин, подозрительно глядя на Борна, американца с разными личностями, с заметно конфликтующими стилями жизни.
— Доставьте меня туда раньше него с подробной картой всего комплекса и каким-нибудь документом, который предоставил бы мне свободный доступ куда угодно.
— Ты спятил! — вскричал Дмитрий. — Американец, даже не перебежчик, киллер, разыскиваемый во всех натовских странах Европы, разгуливающий по Новгороду?
— Нет, нет и нет! — рявкнул комиссар. — Я все правильно понял, а? Вы псих, да?
— Вам нужен Шакал?
— Естественно, но не любой ценой.
— Мне нет никакого дела до Новгорода или любого другого комплекса — пора бы вам это уже понять. Ваши маленькие разведывательные операции и наши маленькие разведывательные операции могут продолжаться до бесконечности, и это не имеет значения, потому что ни одна из них ничего не весит в этом марафоне. Все это юношеские игры. Мы либо живем вместе на этой планете, либо нет планеты… Меня интересует только Карлос. Я хочу, чтобы он сдох, чтобы я мог жить дальше.
— Конечно, я лично согласен с большей частью сказанного вами, хотя эти юношеские игры предоставляют некоторым из нас весьма неплохие рабочие места. Однако я не знаю, как убедить мое более строгое вышестоящее начальство, начиная с непосредственного.
— Хорошо, — сказал Конклин со своего стола, по-прежнему пялясь в потолок. — Предлагаю сделку. Вы доставите его в Новгород, а у вас останется Огилви.
— Но он уже у нас, Алексей.
— Не совсем. Вашингтон знает, что он у вас.
— И?
— И я могу сказать им, что вы его потеряли, и они мне поверят. Они поверят моему слову, что он сбежал от вас, и вы взбешены, но не можете его найти. Он действует из неизвестных и недоступных мест, но, очевидно, под защитой страны, входящей в состав ООН. Я подозреваю, что именно так вы на него вышли.
— Ты говоришь загадками, мой старый добрый враг. С какой целью должен я принять твое предложение?
— Никаких международных судов, никаких обвинений в укрывании международного преступника… Вы получаете несколько жирных кусков в Европе. Вы захватываете управление над «Медузой» без особых проблем — в лице Дмитрия Крупкина, опытного софиста из космополитического мира Парижа. Кто будет лучше управлять предприятием?.. Новый герой Советов, член внутреннего экономического совета Президиума. Забудь о каком-то доме в Женеве, Круппи, как насчет особняка на Черном море?
— Это очень разумное и заманчивое предложение, уверяю тебя, — сказал Крупкин. — Я знаю двух-трех человек в Центральном Комитете, с которыми могу связаться в пределах нескольких минут — конфиденциально, конечно.
— Нет, нет! — вскричал комиссар, обрушив кулак на стол Дмитрия. — Я кое-что понял — вы слишком быстро говорите — но все это нонсенс!
— О, ради Бога, помолчи! — рявкнул Крупкин. — Мы обсуждаем вещи, выходящие за пределы твоего понимания!
– Что? — подобно ребенку, которого приструнил взрослый, офицер Комитета, вытаращив глаза, был одновременно возмущен и испуган непристойным ответом подчиненного.
— Дай моему другу шанс, Круппи, — сказал Алекс. — Он лучший, и он может доставить тебе Шакала.
— Он также может и погибнуть, Алексей.
— Ему не впервой. Я верю в него.
— Вера, — прошептал Крупкин, в свою очередь вперившись в потолок. — Какая это роскошь… Хорошо, приказ будет издан секретно, его происхождение, естественно, неизвестно. Ты войдешь через американский комплекс. Его меньше всего понимают.
— Как скоро я там окажусь? — спросил Борн. — Мне нужно многое предусмотреть.
— У нас есть аэродром во Внуково, не более часа езды. Во-первых, я должен все организовать. Найдите мне телефон… Слушай , мой слабоумный комиссар! Тебя я не желаю больше слышать! Телефон!
Чуть ранее отдававший распоряжения, а теперь подчиненный начальник, который на самом деле понял из всего сказанного только «Президиум» и «Центральный Комитет», неуклюже принес к столу Крупкина телефон с удлинителем.
