ни морщин на коре. Ночная мгла поглощала все вокруг.
Был у меня друг, ничем не примечательный. Даже в доме, где он жил, не все знали его: тихий такой, в тени. Но ударил час — он открылся перед всеми, как то дерево в блеске молнии.
Путь мой дальний…
Вода бежала, спотыкалась о камни, бессильно падала в пропасть, выкарабкивалась и снова бежала, маленький горный ручей, каждой каплей стремясь к океану.
Я спросил у ручья: «Как дойти мне до океана, не потеряться в пути?»
Ручей захлебнулся в узкой гранитной расщелине, вышел из камней, сказал:
— Ступай за мной! Только помни: путь мой дальний и нелегкий, не на веселую прогулку я тебя зову.
Камешек
Яркий камешек на дне озера сверкает и переливается солнечными красками. Но попробуй вынь камешек из воды, и он мгновенно меркнет.
Вот он лежит на моей ладони, сухой и тусклый. Я бросаю камешек на дно озера, и солнце тотчас же возвращает ему все краски.
Мы все красивы в родной среде.
Царица цветов, роза…
Царица цветов, роза, не терпит близкого соседства и, встретившись в вазе с хрупкой резедой, немедленно убивает ее. Белоснежный ландыш не терпит весенние цветы. Гвоздика и роза, оказавшись рядом, изводят друг друга ненужной борьбой, и обе, обессилев, перестают пахнуть.
Но есть маленький, невзрачный, неказистый цветок — фиалка, которая не отравляется и не отравляет никого…
А каково тем цветам, которые, не трогая других, сами не защищены от ядовитого соседа?
Бессмертник
Крохотный, от рождения не особо яркий цветок. Кто на лугу в пору цветения обратит на него внимание? Но придите на этот луг поздней осенью или даже зимою и попробуйте найти след от тех броских, немыслимо красивых цветов, которые затмевали бессмертник. Их словно не было. Будто не они полыхали белыми, синими, желтыми, разноцветными головками, радуя глаз.
А бессмертник стоит все такой же, какой был: крохотный, неяркий, желтый. И аромат у него, как и летом, медовый, сильный.
Ему бы нажать кнопку…
Он не был бюрократом, к нему попал я по первому звонку. Выслушав, он отечески погладил меня по голове.
— Выбьешься… молодой еще.
Ему бы нажать кнопку… Но он не пошевелил и пальцем. Скрипнула дверь кабинета — мой благодетель, забыв обо мне, поднялся навстречу новому посетителю: он ведь не бюрократ, к нему можно попасть по первому звонку.
Я выбился… Только голова, которой некогда коснулась холодная рука, теперь седая.
Чужая боль
Одному крестьянину отняли больную руку, и он стойко перенес боль. Но вот та же участь постигла его соседа. Крестьянин, увидев его, по-бабьи заплакал.
Его спросили:
— Чего ты плачешь? Когда тебе самому отрезали руку, ты не издал ни одного вздоха.
— Оттого и плачу, — ответил тот, — что я сам испытал эту потерю, и мне лучше знать, какая это мука.
Осень
Попробуйте оголить лес в начале мая, когда он цветет в полную силу. А между тем, чтобы дерево сбросило листву, требуется всего лишь два-три осенних дня.
Так и во всем…
Ничто не приходит раньше времени и не уходит, не исчерпав себя.
О мое сердце, если бы я знал, как остановить твою осень!
Боль сердца
Из поломанной ветки капля за каплей, как тяжелая слеза, падает тягучий сок.
Кто-то неосторожно или утехи ради поранил дерево, и теперь оно плачет и не наплачется от незаслуженной обиды.
Вот так иногда с легкостью ранят нам сердце. Проходят годы — рубец затягивается, но все равно новая кожа хранит на себе след прежней раны — непреходящая боль сердца.
Перекаты на моем пути
Давят, крушат. Но я есть, я творю. Бьется мое израненное сердце.
Говорят, водопад тем сильней, чем больше на его пути перекатов.
Смешное утешение! Но ведь бывает и так, что растущее дерево придавят камнем, бьющий родник засыплют землей.
Я знаю: добро сильнее зла, но ведь и зло — сила!
Перекаты на моем пути, как вы мне надоели!
Желтый лист
Буйный, щебечущий сад. Откуда ни возьмись — ветер. Дерево покачнулось. В кроне блеснул желтый лист.
Я всматриваюсь. Сад как сад. Поют птицы. Ветер покачивает крону дерева. И опять этот лист, желтый лист в зеленой накипи сада…
Ночь
Горы спрятались за горами. Ни зги не видно. Близко раздался последний вскрик птицы. Гаснет все вокруг, залитое ночным мраком. Будто сказочный дракон проглотил и небо, и землю…
Но как красив этот мрак, в котором таится утро.
Сильная струя
Золото намывается крупинками. Но если на жилу направить сильную струю воды, вместе с песком уйдет и золото, те крупинки, которые с таким старанием намывают добытчики.
Асфальт
Тонкая травинка пробивает асфальт. Это известно всем.
Но многие ли знают, как недолговечна жизнь растения, если его давит асфальт. Такая былинка час от часу чахнет, гибнет от легкого ветерка, истощив все силы в неравной борьбе.
На цветах полевой кашки…
На цветах полевой кашки снуют муравьи… Что бы ни случилось со мною, полевая кашка будет цвести, муравьи — сновать по извечным своим неведомым путям.
Не отрываясь гляжу на муравьев, на кашку, на свою… бесконечность.
Горная речка
Диву даюсь, глядя на нашу речушку: иные реки побольше зимою притихают, замерзают, а ей — нипочем. Вечно звенит, скачет по камням, не прерывая свой бешеный бег в самый лютый мороз.
И я знаю: она не замерзает от бега, от собственной прыти, не знающей покоя.
Эдельвейсы
Цветок эдельвейса растет на краю пропасти, в заоблачной выси, пробиваясь сквозь снег, вечную мерзлоту, наперекор невзгодам, отвоевывая у жизни право на свет и тепло.
Наверное, и я бы зачах, как тот эдельвейс, сложись моя жизнь устроенной, уютной, без моих невзгод и недугов.
Цветы ромашки
Тихо плывут по Раздану сорванные где-то течением воды цветы ромашки. На каменистом берегу вдоль клокочущей горной реки полыхают огнем флоксы…
Время, остановись! Пусть зима поломает себе ноги по дороге к нам.
Огонь
Мой светоч — огонь. Я раздаю его пригоршнями и радуюсь, когда он занялся, полыхает на ветру костром, раздвигая мрак, кому-то освещая путь, несет людям какой ни на есть свет.
Но мне не дано греться у собственного костра. Я почему-то всегда ближе к дыму, чем к огню.
Как бы солнце ни светило…
Видели ли вы одинокое дерево, на отшибе, подальше от леса, от других деревьев? В погожий день и в ненастье — мечется из стороны в сторону, что-то ищет подле себя ветками. Я догадываюсь: оно ищет чьи-то руки и не находит.
Сколько бы дерево ни стояло на месте, томясь в одиночестве, как бы солнце ни светило ему, дерево
