у Меррета были весьма скромны. Ее материальное благосостояние, выражавшееся в ста двадцати фунтах годового дохода, было вполне прочно; тем не менее факт оставался фактом: безрассудных трат она себе позволять не могла.
Однако в это утро она все же совершила безрассудство. Уже несколько недель она заглядывалась на ножик для открывания конвертов. Он ничем не отличался от ножей из настоящей слоновой кости и на одном конце был замечательно искусно изогнут в виде клюва попугая. «И как только они умудряются это делать? – удивлялась тетя Кэрри. – Да, этот ножик – настоящая жемчужина, но ведь он стоит девять пенсов».
Однако в это утро у тети Кэрри глаза широко раскрылись от радостного удивления: к ножику был прикреплен картонный ярлычок с надписью: «Цена снижена до 61/2 пенса». Боже! Такой случай, такая дешевка! Тетушка Кэрри купила нож. Ей завернули его в зеленую бумагу и перевязали зеленой ленточкой. Она решила подарить этот нож Хильде.
Довольная своей покупкой, так как она считала делом чести время от времени покупать что-нибудь у Меррета, тетушка направилась к лифту. Одетая жокеем лифтерша, нажав кнопку, вместе с тетушкой Кэрри взвилась на самый верхний этаж. «Комната для чтения и отдыха», – выкрикнула она звонко. Комната была нарядная, с панелями из кедрового дерева, зеркалами, удобными креслами, со множеством газет и журналов для отдыхающих дам.
Когда тетушка Кэрри выходила из лифта, ее зонтик, который она все еще держала, как держат ружье, вонзился лифтерше в бок.
– Ах, простите! – воскликнула тетя Кэрри, перо ее затрепетало от раскаяния. – Это совершенно нечаянно, уверяю вас!
– Ничего, не беспокойтесь, сударыня, – ответила девушка.
Этакая учтивость!
Целый час тетя Кэрри читала газеты. Множество дам, подобно ей, казалось, читали газеты. Может быть, это зеркала создавали оптический обман, но здесь так много было пожилых дам, немного сморщенных, одетых в поношенные черные платья и прочитывавших свободные газеты от первой строчки до последней. Сегодня газеты были полны новостей. Страна находилась в сильном возбуждении. Мистер Макдональд снова посетил короля, Национальный кабинет выпускал замечательные декларации, и много было разговоров о предстоящих выборах. Тетя Кэрри была решительной сторонницей «национального» правительства: оно такое надежное. В «Трибуне» напечатана была превосходная статья под заголовком «Не допустите, чтобы социалисты растратили ваши деньги», а в «Метеоре» – статья «Большевики сошли с ума». Тетушка Кэрри прочла и ту и другую. Все прочитанные газеты доставили ей большое удовольствие – все, кроме одной лишь дрянной газетки лейбористов, полной искаженных подробностей о нужде в Южном Уэльсе. В «Холме» у тети Кэрри мало времени оставалось для чтения, поэтому она теперь так наслаждалась досугом.
Тот же лифт доставил ее снова вниз, и та же лифтерша улыбнулась ей. Славная девушка, право, – и тетушка Кэрри мысленно от души пожелала ей получить повышение.
Выйдя из магазина Меррета, тетя Кэрри направилась к Хильде, чтобы поднести свой подарок. Она, как всегда, шла через Кенсингтонский парк. Это была приятная дорога, но на этой дороге встречалось одно искушение в виде погребка «Цветы яблони». Тете Кэрри редко удавалось устоять перед восхитительными пирожными и печеньем домашнего приготовления. И, несмотря на сегодняшнюю разорительную покупку у Меррета, она все же зашла в «Цветы яблони». Молоденькая продавщица уже знала ее: она с улыбкой подошла к проволочной корзинке, достала оттуда двухпенсовое пирожное с кофейным кремом и уложила его в бумажный мешочек.
– Кажется, будет дождь, – заметила она, подавая тете Кэрри мешочек.
– О, надеюсь, что нет, милочка, – сказала тетя Кэрри, вручая девушке два пенса.
Вот у нее уже куплен и ножик для открывания конвертов, и пирожное, которое, если есть его маленькими кусочками, доставит ей сегодня за чаем столько удовольствия! Одним словом, можно сказать, сегодняшнее утро она посвятила закупкам.
Кенсингтонский парк был прекрасен, а дети, игравшие у круглого пруда, как всегда, очаровательны. Сегодня среди них был один, совсем еще карапуз, как назвала его мысленно тетя Кэрри, и этот карапуз в красном пальтишке ковылял и ковылял, убегая от своей няни, до тех пор, пока чуть не свалился в пруд. Настоящий ангелочек!
Были тут и чайки, они камнем падали вниз и кричали, ожидая, чтобы им бросили хлеба и корочек от ветчины. О, тетя Кэрри была влюблена в чаек! Им бросали столько хлеба, что весь круглый пруд был по краям окаймлен плавающими кусками, сотнями кусков плавающего хлеба. «Бросайте хлеб свой в воду», – вспомнилось тетушке Кэрри, но все же как-то неприятно было видеть так много пропадающего даром хлеба, в то время как (если верить этой ужасной газете, в которую она заглянула у Меррета) столько детей нуждались в нем. Впрочем, этого не может быть, – это грубое преувеличение. Наконец, имеются же благотворительные общества.
Успокоенная этой мыслью, она продолжала свой путь по Эксибишен-роуд. Южный Кенсингтон – чудный район, и Челси тоже… Карлейль, тутовое дерево…
Тетя Кэрри дошла до квартиры Хильды. Она очень радовалась тому, что увидит Хильду. В глубине души она питала неясную надежду, что когда-нибудь Хильда пригласит ее к себе в качестве домоправительницы. Она уже представляла себе, как в черном закрытом платье впускает в приемную Хильды тяжело больных знатных людей, – чем знатнее пациенты и чем серьезнее они больны, тем лучше. Тетушка хотя и избавилась от ухода за больными, но сохранила к ним какое-то нездоровое влечение.
Горничная сказала, что Хильда дома, и тетя Кэрри, улыбаясь девушке той слегка заискивающей улыбкой, с которой в течение тридцати лет обращалась к слугам в «Холме», последовала за нею в комнаты.
Но тут тетю Кэрри ожидало потрясение. Хильда была не одна, и тетушку привело в трепет то обстоятельство, что гостем Хильды оказался Дэвид Фенвик. Войдя в комнату, она остановилась у двери, и ее заостренное книзу лицо покраснело.
– Извини, Хильда, – сказала она, задыхаясь. – Я понятия не имела… Я думала, ты одна.
Хильда встала. До этой минуты она сидела молча и, видимо, не слишком рада была приходу тетушки. Все же она сказала:
– Входите, тетя Кэрри. Вы ведь знакомы с Дэвидом Фенвиком.
В еще большем трепете тетушка пожала руку Дэвиду. Ей было известно о дружбе Хильды с Дэвидом. Но, увидев здесь воочию этого симпатичного молодого человека, который когда-то был репетитором Артура, а теперь выступал в парламенте с такими недопустимо мятежными речами, она с трудом сохранила самообладание. Она уселась в кресло у окна.
Дэвид посмотрел на часы.
– Пожалуй, мне пора, – сказал он Хильде, – иначе я не попаду сегодня в больницу.
– О, пожалуйста, не уходите из-за меня! – поспешно воскликнула тетя Кэрри. Она нашла, что Дэвид побледнел и осунулся. И
