стыдно. — Джонни Кавана, посмотри на мое лицо. — Когда я не подчинился, она взяла мое лицо в свои маленькие ладошки и заставила посмотреть на нее.
— Прости меня, — прошептал я, чувствуя, как слезы текут по обеим щекам. — Мне так жаль…
Мои слова оборвались, когда ее губы с силой прижались к моим. Вздрогнув от ее прикосновения, я поцеловал ее в ответ, чувствуя, как влага ее слез смешивается с моими.
— Ты не извиняешься, — прохрипела Шэннон, отрывая свои губы от моих. — Ты ни перед кем не извиняешься, потому что ты не делал этого. Ты хороший. Ты спасал меня. Так много раз. Так что не надевай на себя это. Никогда. — Шмыгая носом, она вытерла большими пальцами мои щеки и прерывисто выдохнула. — Между нами все ясно?
— Да. — Я кивнул, утонув в ее словах. Она не винила меня. Она не злилась на меня. Она не ненавидела меня. — Между нами все чисто.
— Я люблю тебя, — прошептала Шэннон, все еще держа мое лицо в ладонях. — Навсегда.
Прерывисто выдохнув, я поцеловал ее припухшие губы. — Больше всех на свете.
— Могу я остаться здесь с тобой на ночь? — спросила она тогда. — Я просто…Я хочу быть рядом с тобой.
— Да. — Мой голос был хриплым и грубоватым. Мое сердце колотилось со скоростью света. — Ты можешь остаться со мной.
Я подождал, пока она слезет с моих колен и нырнет под одеяло, прежде чем стащить с себя одежду и забраться рядом с ней. — Твоя кожа всегда такая горячая, — прошептала она, когда я обнял ее одной рукой и прижал к своей груди. — Это приятно. — Повернувшись так, чтобы моя другая рука была у нее под головой, она прижалась щекой к моей руке и глубоко вздохнула. — Ты пахнешь как дома.
Дрожа, я прижался к ней всем телом и запечатлел поцелуй на изгибе ее подбородка. — Ты дома.
Когда я уходил из дома этим утром, я оставил Шэннон спящей в моей постели. Несколько часов спустя я все еще чувствовал ее на своей коже. Я был вымыт, одет в чистую тренировочную форму и находился далеко от девушки, но я все еще чувствовал ее на себе.
— Ты сможешь это сделать, Джонни, — ее голос заполнил мой разум. — Ты будешь блистать.
Чувствуя тошноту в животе, я сел на скамейку в раздевалке тренировочной площадки Академии, пройдя все медицинские осмотры, которые были назначены мне этим утром, и сосредоточился на том, чтобы поддерживать ровное сердцебиение. Тревога терзала меня изнутри, адреналин с бешеной скоростью бежал по венам, заставляя мои колени беспокойно подпрыгивать.
Отряхнув руки, я сделал успокаивающий вдох и завязал шнурки на своих футбольных ботинках, прежде чем переключить внимание на ремень на бедре. Отрешившись от всего, что меня окружало, я опустошил свой разум и связал свое тело до тех пор, пока не был удовлетворен уровнем поддержки. Встав, я проверил свои конечности, покрутившись из стороны в сторону, чтобы убедиться, что могу идти.
Они ждали меня.
Прямо снаружи.
Это было оно.
Ты можешь это сделать, мысленно повторял я себе. Ты был рожден для этого.
С другой стороны двери раздевалки раздался громкий стук, за которым последовал голос моего тренера: — Пойдем, Кавана.
— Уже в пути, — крикнул я в ответ, не в силах подавить дрожь, прокатившуюся по моему телу, когда нервы натянулись от волнения.
Закрыв глаза, я благословил себя и мысленно помолился мужчине наверху.
Пожалуйста, Боже, не дай мне все испортить…
Тут мой телефон пискнул, предупреждая меня о текстовом сообщении. Схватив свой телефон, я быстро разблокировал экран и нажал на сообщение.
S: У тебя это получится, Джонни Кавана. Иди, покажи им, из чего ты сделан, и сияй. Я горжусь тобой. Я люблю тебя. (Чертовски сильно.) хх
Трахни меня.
72
УДАР МОЛНИЯ
ШЭННОН
Сидя на скамье в первом ряду церкви Святого Патрика прекрасным майским летним днем, с моими братьями по обе стороны от меня, я почувствовала, как маска сползает на место, когда бесчисленные лица встали передо мной, пожимая мне руку и говоря, как они сожалеют о нашей потере. Я не была уверена, о какой потере они говорили: о нашей матери, которая была убита, или о нашем отце, который убил ее.
Все пятеро моих братьев выглядели шикарно в одинаковых черных костюмах, накрахмаленных белых рубашках и черных галстуках, которые миссис Кавана доставила на дом перед розарием в субботу. Она купила мне черное платье до колен и кардиган с маленькими черными каблуками. Посреди моего смятения и рушащегося вокруг меня мира все, что приходило мне в голову, было то, что мое платье подходит по размеру. Это была самая странная, самая несущественная деталь, но она продолжала крутиться у меня в голове.
Мой взгляд был прикован к гробам моих родителей, стоявшим бок о бок перед алтарем.
Его гроб стоял справа.
Наша мать была слева, ближе всех к нам.
Как и на ступенях лестницы, мы с братьями были выстроены в ряд в соответствии с нашим возрастом: Даррен сидел на краю скамьи, Джоуи слева от него, за ним следовала я, а затем Тадхг, Олли и, наконец, Шон.
Даррен благодарил всех, кто сочувствовал нам, как это делал глава семьи во время этих испытаний, в то время как Джоуи сидел неподвижно, не отрывая глаз от гроба нашей матери в состоянии транса, игнорируя всех, кто пожимал его вялую руку. Олли тихо плакал в салфетку, в то время как Тадхг хмурился на любого, кто пытался погладить его по голове. Шон разглядывал развешанные по стенам изображения Креста и красивые витражные окна вокруг нас.
Шон, казалось, не понимал, что происходит, и его неосведомленность давала мне огромное утешение. У него был реальный шанс пережить это. Пара, сидевшая позади моих братьев, дала мне надежду на их будущее. Джон-старший склонил голову между Олли и Тадхгом, нашептывая им что-то на ухо, что было достаточно забавно, чтобы вызвать улыбку Тадхга и поднятие большого пальца Олли, шмыгающего носом, в то время как Эдель встала на колени позади Шона, тихо развлекая его и объясняя все различные картинки и статуэтки.
Рядом с мистером и миссис Кавана сидели сестра моей матери Элис, ее муж Майкл и моя восьмидесятиоднолетняя прабабушка по материнской линии, няня Мерфи.
Так оно и было.
Это была вся семья, которую моя мать смогла показать за тридцать восемь лет пребывания на этой земле.
Я знала, что мои друзья и семьи моих братьев заполняли скамьи позади нас. Я видела их
