в Цюрихе запутается вконец, хотя оно и так ясностью не отличалось, по крайней мере в воспоминаниях. Итак.
Когда мы с Сергеем несколько лет тому назад попали в родовое гнездо на Чистых прудах, там в бывшей родной квартире проживала некая Эля Добровольская с мамой и тетей. Все они были соседями по бывшей коммунальной квартире, мама и тетя Рита дружили со старшим поколением, а мы с Элей играли в куклы и в балет. История семейств заходит еще дальше, потому обозначу пунктиром: квартира изначально принадлежала семейству Зиберов на правах частной собственности, после революции холостой дед Феликс остался ее караулить, пока остальное семейство частично отъехало в Европу. И жил он там один, пока советская власть не объявила уплотнение излишков жилой площади по принципу пролетарской справедливости: одна семья – одна комната. Чтобы не иметь проблем со случайными соседями, дед Феликс пригласил к себе знакомых, в частности деда Эли, доктора медицины Якова Добровольского с семьей, ещё другое семейство, о нем речи не зайдет. По началу уплотнения такая инициатива позволялась. Таким образом бывшее родовое гнездо стало коммунальным. После чего дед Феликс привез туда молодую жену, бабушку Глашу, затем обзавелся дальнейшим семейством. На Чистых Прудах выросли мама и тетя Рита, потом мы с Ирочкой – частично. Обе предпочитали проводить каникулы и выходные у бабушки Глаши, она там прожила до самой своей смерти. Затем в саге о родовом гнезде следует провал на двадцать с лишним лет, Добровольские получали новые квартиры, затем сложно обменивались и в результате оказались без соседей, затем квартира была приватизирована Элей, ее мамой и тетей. Точка.
Когда мы с Сергеем в поисках следов «клада-вклада» дошли до нашей бывшей квартиры, Эля нам обрадовалась, хотя о причинах приступа ностальгии узнала не сразу. Когда узнала, то очень помогла, без ее деятельного участия лежал бы фонд до сих пор в Цюрихе. В те дни Эля Добровольская служила по ученой части в одном из центров науки, не имела других интересов кроме прикладной физики, терпеть не могла любые излишества и тихо ненавидела стиль их старомодного жилья, но терпела для мамы и тети. Точка.
Нет, многоточие… Потому что после, на протяжении нескольких лет я получала фрагментарные сведения о том, что Эля с Сергеем поддерживают нерегулярные отношения неустановленного характера. Информация сочилась через третьи руки, мама и тетушка Эли сеяли панику в уме моей мамы Марии Феликсовны, заявляя через длинные интервалы, что, мол, вновь объявился ее родич-авантюрист, звонил и приходил к Элечке, вдвоем они посещали театры и планетарий, что-то теперь будет? Никто из старушек не сомневался, что кузен-проходимец имеет зловещие виды на бывшую родовую площадь, а Эля так неопытна. Делались интересные прогнозы вплоть до близкого заключения брака и выселения старушек в богадельню. Мамочка Мария Феликсовна принимала в домыслах и сплетнях деятельное участие, хотя отринула ответственность за проходимца, целиком возложив вину на неуправляемую дочь, зловредную Катю. Мол, она привечает афериста и строит с ним пространные заговоры по части чужого имущества.
Такую информацию я получала от Эли, и мы с нею совещались, как унять печали старушек. Относительно позднего брака Эля рассудила здраво, признала, что поиграла мыслью, но потом они согласились с Сергеем, что им лучше быть друзьями – ввиду сложности характеров обоих и давно сложившихся привычек. Мнение старушек также учитывалось.
– Нет, ты подумай, – жаловалась Эля. – Много лет, уж не помню, с каких пор, они гнали меня замуж палкой, страдали и плакали, слушать не хотели, что мне это неинтересно, да и кандидатов не видно, под конец пугали одинокой старостью. А теперь все то же самое, только наоборот. Опять рыдают и пугают невесть чем, где логика?
Сергей со своей стороны признавал, что с Элей чувствует себя свободно и хорошо, но ничуть не хуже чувствует себя без нее, однако, если бы она захотела… Но ей не очень надо, у нее есть наука, ходить в театр можно просто так, и вообще – зачем?
Вот такое выходило многоточие с долгими паузами. Последнее телефонное общение с Элей у нас произошло, когда я уговаривала маму подписать упомянутую доверенность для фонда Зиберов, она зачем-то советовалась с Элиными старушками, те не рекомендовали, предупреждая, что в таком случае Сергей завладеет и маминым имуществом, соберет все, продаст оптом и убежит в проклятую Швейцарию, где будет злорадно смеяться над обобранными родными. Эле по моей просьбе пришлось явиться по телефону перед Марией Феликсовной и клятвенно заверить, что брака между нею и Сергеем нет и не планируется. Как одно связывалось с другим, никто из нас не понял, однако клятва подействовала, и мама нехотя подписала бумагу, о чем впоследствии письменно пожалела, однако с опозданием, поезд ушел. Точка.
Таким образом, со множественными знаками препинания я добралась до первого посещения дома Зиберов в Цюрихе. (Если кому-то стало ясно, что имелось в виду, то я им отменно завидую, сама не вижу связи или логики между вышеизложенными фрагментами, просто излагаю, как получилось.)
Итак, мы с Сергеем миновали парадный подъезд и проследовали к боковому входу с медальонами, под ними зияла черным цветом приборная доска, скорее всего, то был домофон по понятиям города Цюриха. Сергей ткнул пальцем в центральную кнопку, и дверь мгновенно открылась с мелодичным щелчком.
– Имею в виду сделать так везде, – деловито, хотя и невнятно заявил Сергей. – Консьерж, то есть сиделец – это престижно, но дорого. Пока он сидит на три подъезда и смотрит в камеру. На самом деле жильцы могут смотреть сами, станет дешевле эдак через годик или два. Посмотрим.
– Ага, наверное, – сказала я без мысли, которых не случилось ни одной.
Затем мы проследовали в лифт через холл, уставленный ненатуральными растениями и поднялись среди зеркал на самый верх. Этажей проехалось пять или шесть, я не считала, пока Сергей комментировал, что со временем думает заменить лифтовое хозяйство, оно хоть и роскошно, но давно устарело.
По выходу из лифта мы миновали площадку, устланную новым ковром и устремились вверх по деревянной лестнице с полированными перилами и вскоре оказались под самой кровлей, где теснились две старомодные двери из серого выцветшего дерева.
– Вот здесь тетушка жила лет сто, пока не переехала в гостевой дом, так у них зовется платная богадельня, где она теперь, – пояснил Сергей, открывая одну из дверей ключом. – Теперь я тут обосновался, раньше управляющий с семьей занимал оба апартамента бесплатно, полная бесхозяйственность на самом деле.
– Наверное, правильно, – наобум сказала я, вступая в прелестную мансарду, возникшую непосредственно из романов
