глубоко заблуждается. Понятно, что не тем же днем, а через два и на третий нам довелось собраться в гулком помещении старинного банка, там следующие полдня потратились на выяснение личностей и сверку документов с официальным списком наследников. Дальше пошло согласование, на каком языке будет происходить тот самый базар, потому что Сергей владел из иностранных только немецким, а в банке русским не владел никто.
Сошлись на английском, которым владели мы с Ирочкой и банковская девушка, она же совещалась с Сергеем на немецком, и составляли протоколы на двух языках, пока не посинели. Когда посинели, то изучали доверенности от мамы, тети Риты и тети Эрики – все на немецком языке с русским переводом, даже от тети Эрики. В процессе звонили тетушке Эрике в дом призрения и беседовали с ней о чем-то непонятном, а мы дружной компанией пили скверный банковский кофе из машины, пока не подавились.
После согласования с Эрикой мы одобряли новый устав, вернее, переписывали его, с включением английского перевода, в который мы с Ирочкой вносили дополнения по части пенсионного обеспечения двух своих мамаш, еще раз изучали доверенности от них и переводили вместе с пришедшим нотариусом на английский язык. Причем уравнивали суммы до последнего франка, чтобы никому из сестер не вышло обиды. Особенно старалась Ирочка насчет «доли тети Мани», потому что ознакомилась с письмами и звонила тете Рите, спрашивала, насколько там все ужасно. Оказалось, что вполне. Не получив реального ответа на свои запросы, Мария Феликсовна сообщила, что ждет с часу на час окончательного разорения и почему-то объявляла всем, что я в Швейцарии оспариваю ее завещание в судебном порядке, кроме того, что нагло присвоила деньги из фонда. Поэтому Ирочка настаивала, что пенсия Марии Феликсовны должна быть в разы больше, чем у Маргариты Феликсовны, только это может спасти отца русской демократии, то бишь мать ее!
В банке сначала не осознали, что обе дочки наперебой стараются каждая в пользу тетки и в ущерб родной матери, взывали к рассудку обеих и очень застеснялись, когда поняли заблуждение. Тем временем мы с Ирочкой почти поругались публично, хорошо, что в банке не понимали выражений с включением сакральных слов о «твоей матери». Сергей отлично понимал и наслаждался. Так прошло множество томительных дней.
Когда процедура подошла к концу (чего никто не чаял), публика в банке по всей видимости готова была платить свои деньги, лишь бы от нас всех избавиться. В результате я не могу сказать, на чем мы окончательно сошлись в переводе на разные языки, потому что не помню, чтобы читала новый устав в окончательном варианте. Ирочка утверждает, что я читала вместе с ней, но она ничего не поняла и поэтому тоже не помнит, что было написано и подписано обеими сторонами. Сергей злорадно заявил, что подписали, что следует, а его наделили совещательными полномочиями, но он читал немецкий вариант, потому за английский не ручается. Банковская девушка читала все, директор банка тоже говорил, что читал, но я ему не поверила, Ирочка тоже.
В конце концов мы вышли из банка, как из бани, и заверили друг дружку, что черти раздерут нас раскаленными крючьями, прежде чем вновь мы приблизимся к заведению на расстояние пушечного выстрела! Для возмещения морального ущерба мы ели на берегу озера картофельные клецки и пили пиво – вот это я помню отлично. Но это еще не все.
Однако о дальнейшем лучше позже, поскольку банковские потехи выбили из меня все умственные резервы, если таковые и были в наличии. О том, какой отчет о проделанном придется давать дома, я старалась не думать, но Ирочка обещала специально приехать в Москву из Женевы (на днях) с тем, чтобы объясниться с тетей Ритой, для дальнейшей передачи информации тете Мане. Уф!
3. Дело о недвижимости в стиле фэнтези
(вновь рассказывает Екатерина Малышева)
Если я специально упоминала о картофельных клецках, то они появились на столе неспроста, то был некий рубеж, почти что Рубикон (привет от Плиниев, правда, отдаленный). До упомянутого блюда с пивом мы в тесном кругу родных занимались банковскими проблемами до полного посинения. После завершения трудов и в ознаменование успешного окончания на стол явились клецки с пивом.
Однако позже кузина Ирочка отпала от родственного трио, заторопилась в Женеву к покинутому супругу Боре. Вследствие чего мы с Сергеем остались в Цюрихе и бродили по дивным улочкам и закоулкам, пока в районе местного университета не набрели здание, а именно, оказались у порога доходного дома, который фигурировал во многих семейных сказаниях о разделе наследства. До указанного момента я имела о недвижимости смутное представление, «доходный дом» представлялся кирпичным строением казарменного типа, где в тесноте и обиде проживают малообеспеченные слои буржуазного мира и платят непомерные деньги хозяевам-кровососам.
Естественно, представление было навеяно литературой, однако смущало, поскольку хоть не близкие, но родные люди выступали в роли кровососов. Теперь к ним присоединялся кузен Сергей. Остатки привитого в прошлом классового чувства, хоть неосознанные наяву свербели под сурдинку, что в принципе раздражало.
Однако вид представшего дома рассеял прежние заблужэдения и воздвиг иные, более сложные. В реальности «доходный дом» представлял собой мощное строение начала прошлого века в стиле умеренного модерна со скромными излишествами. «Дом Зиберов» – так Сергей наскоро перевел с немецкого, простирался почти на квартал, стоял углом вдоль и поперек переулка и выходил одним подъездом на сад университета. Остальные два входа смотрели на проулок с разных сторон, в каком-то из них усмотрелась небольшая кариатида, или так померещилось с перепугу. Во всяком случае, поверх входа, куда поманил кузен, красовалась пара каменных медальонов с античными масками – это уж точно!
– Зайдем, раз оказались здесь, – будничным тоном предложил Сергей, и пришлось согласиться.
Пока я осваивала архитектурные впечатления, в памяти возник московский дом на Чистых Прудах, где в давние годы помещалось родовое гнездо. Повторю, что впечатления оказались сложными. Наш потерянный дом отчасти напоминал увиденный (очевидно, воздвигся в то же время и в схожих традициях, гипсовые маски у подъезда имели место), однако был гораздо скромнее и милей. Тем не менее оба дома воспринимались по принципу: видит око, да зуб неймет, проще говоря, имели метафизический статус. Были скорее неизъяснимыми, но томительными символами. Если мысль понятна, то прошу принять поздравления, потому что мне самой – отнюдь и вовсе нет!
А вот теперь, прошу прощения, настал момент вернуться к прошлому, совсем еще свеженькому, туда, на Чистые пруды, иначе последующий рассказ о посещении дома
