Чем примечательны эти соединения? Они «легкого состава» — всего по две дивизии и специально приспособлены для проведения десантных операций. При этом 9-й стрелковый корпус 9-й (единственной в РККА) Особой армии в июне 1941 года вовсе не располагался в Молдавии, где находились остальные армейские соединения. А где же он в таком случае дислоцировался? А за тридевять земель — в Крыму. Почему там? Все логично — в Крыму база Черноморского флота, который и повезет 9-й корпус к румынскому побережью для высадки десанта, способствующего продвижению 9-й Особой армии через Дунай действиями с фланга и тыла. В этой связи также напрашиваются аналогии с Первой мировой войной:
«Началась подготовка десантной операции Черноморского флота по захвату Босфора. Она должна была начаться в тот момент, когда англичане и французы овладеют Дарданеллами. Десантироваться должен был Кавказский корпус генерала Истомина — 37 тысяч солдат при 60 орудиях. 6 июня две бригады корпуса и его штаб по железной дороге перебросили в Севастополь, остальную часть войск — в Одессу. В Одессе начались учения, в ходе которых отрабатывалась погрузка войск на транспорты» [50, с. 309].
«Наш военно-морской флот на Черном море традиционно имел подавляющее преимущество перед кораблями противника даже в количественном отношении, поэтому непонятно, почему Военный совет флота не заботился о проводке судов через «секретные фарватеры», и транспорты стали подрываться на собственных минах!
Вице-адмиралу Ф.С. Октябрьскому доложили, что только в течение одного дня подорвались на своих минах в районе Железного мола и мыса Кыз-Аул два судна, а накануне в районе Керчи — транспорт «Кола». Но почему-то флот весь 1941 год напряженно ждал высадки фантастического вражеского десанта на берег Крыма, из-за чего допускал большие тактические просчеты» [83, с. 361].
Нет ничего удивительного, если вспомнить маневры 1925 года. Ведь в течение 15 лет ВМФ СССР и Черноморский флот, в частности, отрабатывали две задачи: в наступательном варианте — вспомогательные десанты на побережье противника и блокаду черноморских проливов, а в случае появления вражеского флота — оборону собственного побережья. В соответствии с предвоенными планами Черноморский флот и действовал в 1941 году, пока обстановка на крайнем южном фланге сухопутного фронта оставалась неопределенной (немцы и румыны перешли к активным действиям в полосе Южного фронта только в первых числах июля). Советские корабли высаживали десанты где надо и где не надо, обстреливали вражеское (румынское) побережье. Но как только ситуация на суше осложнилась и стало ясно, что «вспомогательных десантов» и блокады Босфора не предвидится, черноморцы автоматически ушли в глухую оборону несмотря на то, что никакого противника на море не было. Британский синдром!
Пора также развеять и еще одну, бытующую по сей день легенду о прозорливом наркоме ВМФ Н.Г. Кузнецове.
Этот любимый персонаж не одного поколения российских пропагандистов стал не столь давно даже героем одной из серий документального сериала «Забытые победы». Это тем более примечательно, что никаких побед за плечами Кузнецова не числится, за исключением той самой, которая «одна на всех».
Главными достижениями наркома, если отбросить здравицы, тосты и прочую мишуру, считаются следующие два деяния: перевод Балтфлота в боевую готовность (приказ № 2) 19 июня 1941 года и отражение немецкого авианалета утром 22 июня 1941 года (хотя налет отражал вовсе не нарком, находившийся в тот момент в Москве, да и немцы в то утро вовсе не ставили себе цель потопить корабли Балтфлота; на самом деле они с воздуха осуществляли минные постановки, а за корабли КБФ основательно взялись уже на следующий день).
«Народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Кузнецов:
«17 и 18 марта сорок первого года немецкие самолеты были несколько раз обстреляны под Либавой. Что же делать если агрессор наглеет? Меня вызвали к Сталину. В кабинете кроме него сидел Берия и я понял, откуда дует ветер. Меня спросили, на каком основании я отдал распоряжение открыть огонь по самолетам-нарушителям? Я попробовал объяснить, но Сталин оборвал меня. Мне был сделан строгий выговор и приказано немедля отменить распоряжение. Пришлось подчиниться.
…Надо было принимать чрезвычайные меры… Но, увы, этого не случилось… Мы решили больше не ждать указаний, начали действовать сами… Балтийский флот 19 июня был переведен на оперативную готовность номер 2…» [57].
Какой прозорливый и дальновидный адмирал! Если только забыть тот факт, что именно этот самый «провидец» указывал товарищу Сталину в докладе от 6 мая 1941 года, что все сведения, свидетельствующие о подготовке немцев к войне с СССР, «являются ложными и специально направленными по этому руслу с тем, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР».
Как можно было поверить в то, что Кузнецов на собственный страх и риск, без ведома Кобы перевел все флоты в боеготовность № 2, а «старец» и вездесущие Берия с Мехлисом об этом не прознали?! Да если бы такое произошло в действительности, уже на следующий день Кузнецов оказался бы в подвалах Лубянки. Нет ни малейших сомнений в том, что Кузнецов отдавал приказ с ведома и по поручению Главного Военного Совета и лично товарища Сталина. Это уже после смерти вождя и опалы Жукова хитрый морской «волк», отдававший в 1939–1940 годах приказы открывать огонь по пассажирским самолетам и топить «нейтралов», а в 1941-м уничтоживший вместе с Трибуцем папку с материалами о катастрофическом
Таллинском переходе, выдумал байку о том, что директива о переводе флота в боевую готовность исходила лично от него. На самом деле нарком ВМФ СССР, так же как и Иосиф Виссарионович, не имел никакого понятия об истинных намерениях немцев. Разведывательные полеты немцев в марте 1941-го ни о чем не говорили — Люфтваффе и раньше их осуществляло.
В этой обстановке приказ о переводе флота в состояние боеготовности рисует совершенно иную картину происходящего. Шла полным ходом подготовка советского флота к нападению. Кстати, готовность № 2 вовсе не означает, что СССР вот-вот начнет войну (например, в 1939 году флоты перешли на 2-ю ступень готовности за несколько месяцев до начала боевых действий).
Загадка УРов«Теперь я хочу внести ясность в вопрос о снятии артиллерийского вооружения со старых укрепленных районов.
В феврале — марте 1941 года на Главном военном совете… дважды обсуждалось, как быстрее закончить строительство новых УРов и их вооружение.
…Тогда заместитель наркома по вооружению маршал Г.И. Кулик и заместитель наркома по УРам маршал Б.М. Шапошников, а также член Главного военного совета А.А. Жданов внесли предложение снять часть УРовской артиллерии с некоторых старых укрепленных районов и перебросить ее для вооружения новых строящихся укрепленных районов. Нарком обороны… и я не согласились с этим, указав на то, что старые УРы еще могут пригодиться. Да и артиллерия старых УРов по своей конструкции не соответствовала новым дотам.
Ввиду разногласий… вопрос был доложен И.В. Сталину. Согласившись с мнением Г.И. Кулика, Б.М. Шапошникова, А.А. Жданова, он приказал снять часть артиллерийского вооружения с второстепенных участков и перебросить его на западное и юго-западное направления, временно приспособив эту конструктивно устаревшую артиллерию для новых сооружений» [27, с. 236].
