На раздумья не осталось времени, к тому же мысли стали больше не нужны. Елена таяла в его объятиях, и волосы мягко струились меж его пальцев. Их сознания словно бы сплавились в единое целое. Боль в клыках, наконец, привела к закономерному результату: они удлинились и заострились. Стефан прикоснулся ими к Елениной нижней губе и ощутил такую яркую вспышку сладостной боли, что почти задохнулся.
А потом Елена сделала нечто, чего никогда не делала раньше. Мягко и аккуратно прихватив один из клыков Стефана ртом, она нежно сдавила его между губами.
Мир с бешеной скоростью закружился вокруг Стефана.
Только его любовь и их объединенные сознания удержали Стефана от того, чтобы прокусить ей губу насквозь. Вечно жаждущий крови древний вампирский инстинкт, который невозможно приручить, подстрекал его это сделать.
Но Стефан любил Елену, они были единым целым — и, кроме того, он не мог сдвинуться, ни на дюйм. Наслаждение словно парализовало его. И хотя его клыки терзала резкая боль, и они никогда не были такими длинными и такими острыми, он проколол ей нижнюю губу очень бережно и осторожно. Кровь медленно потекла в его горло. Кровь Елены, измененная ее пребыванием в мире духов. Эта кровь была прекрасна, полна молодых жизненных сил и чего-то еще, присущего только самой Елене.
И все сразу встало на свои места, стало так, как должно быть. Неописуемо. Он никогда не пробовал ничего, подобного крови вернувшегося на землю духа. Она была преисполнена Силы и отличалась от человеческой крови не меньше, чем человеческая кровь отличалась от крови животных.
Человек не в силах представить себе удовольствие, которое испытывает вампир, когда кровь проскальзывает через его горло.
Сердце Стефана бешено забилось у него в груди.
Елена очень осторожно и деликатно обходилась с клыком, вонзившимся в ее губу.
Он мог ощущать ее удовлетворение от того, что крошечная жертвенная боль сменилась удовольствием, потому что она была связана с ним и потому что она принадлежала к редчайшей породе человеческих существ. Она действительно наслаждалась заботой о вампире, тем, что он нуждался в ней, она упивалась тем, что может кормить его. Она была одной из избранных.
Горячие мурашки пробежали по позвоночнику Стефана; кровь Елены заставляла вращаться этот мир.
Елена выпустила его клык, присосавшийся к ее нижней губе. Она позволила своей голове запрокинуться, оставив на виду незащищенную шею.
Ее напор был так силен, что Стефан не мог сопротивляться. Рисунок вен на шее Елены был так же хорошо знаком ему, как черты ее лица. И тогда...
Все хорошо. Все в порядке, — мелодично телепатировала ему Елена.
Стефан погрузил парные клыки в тоненькую жилку. Они были так бритвенно остры, что Елена, привыкшая ощущать укусы, совсем не почувствовала боли. И он, они оба, наконец, погрузились в процесс насыщения: рот Стефана наполнился невыразимо сладкой свежей Елениной кровью, а Елена, щедро отдавая себя, впала в полубессознательное состояние.
Существовала опасность, что он возьмет слишком много ее крови или не даст ей достаточно своей. Тогда Елена не сможет поддерживать в себе жизнь и умрет. Не то чтобы Стефану было нужно больше, чем крохотное количество ее крови, просто опасность такого рода существовала всегда, когда имеешь дело с вампирами. Но в конце концов все тревожные мысли были смыты прозрачной волной блаженства, подхватившей их обоих.
Мэтт рылся в карманах в поисках ключей. Все имеете — он, Бонни и Мередит — втиснулись на широкое переднее сиденье его развалюхи. Ему было стыдно, что она стояла рядом с «порше» Стефана. Обивка на заднем сиденье была так изодрана, что имела обыкновение прилипать к заднице того, кто на нем сидел, и Бонни легко уместилась на откидном сиденье, снабженном кое-как сделанным ремнем безопасности, — между Мэттом и Мередит. Мэтт не спускал с нее глаз — в возбужденном состоянии она обычно не пристегивалась. А на обратном пути через Старый лес было много трудных поворотов, к которым не стоило относиться легкомысленно, даже если их машина будет там единственной.
«Никаких больше смертей, — думал Мэтт, отъезжая от общежития. — И даже чудесных воскрешений». Мэтт уже повидал столько сверхъестественного, что ему хватит по гроб жизни. Он чувствовал точь-в-точь то же самое, что и Бонни: он хотел, чтобы все встало на свои места, и он зажил бы старой доброй обычной жизнью.
«Без Елены, — издевательски прошептал внутренний голос, — даже не попытаешься за нее побороться».
Значит, так. У меня нет никаких шансов против Стефана в любой драке, даже если у того руки будут связаны за спиной, а на голове — мешок. Надо забыть об этом. Все кончено, хоть она меня и поцеловала. Теперь мы с ней друзья.
И все равно он по-прежнему чувствовал теплые губы Елены на своих губах и нежные прикосновения, которые не приняты между «просто друзьями», хотя она об этом еще не знала. Он чувствовал тепло и упругую, танцующую гибкость ее тела.
Проклятие — она вернулась в идеальной форме — физической по крайней мере, думал он.
Жалобный голос Бонни врезался в приятные воспоминания.
— Именно в тот момент, когда я решила, что теперь все будет хорошо, — причитала она чуть не плача. — Именно в тот момент, когда я решила, что у нас, в конце концов все получится. Что все пойдет как надо.
Мередит сказала очень мягко:
— Я понимаю, это нелегко. Похоже, нам опять придется остаться без нее. Но нельзя думать только о себе.
— Мне — можно, — тусклым голосом сказала Бонни.
«И мне, — прошептал внутренний голос Мэтта. — По крайней мере в душе, чтобы никто не заподозрил, что я думаю только о себе. Дружище Мэтт; ну, Мэтт возражать не будет; какой отличный парень, этот Мэтт. А тут уникальный случай: дружище Мэтт решительно возражает. Но она выбрала другого, и что я могу? Похитить ее? Запереть и не выпускать? Попробовать взять ее силой?»
Эта мысль подействовала на него как холодный душ; Мэтт очнулся и стал внимательнее смотреть на дорогу. Каким-то образом он ухитрился удачно проехать на автопилоте несколько крутых поворотов разбитой однополосной дороги, ведущей через Старый лес.
— Мы собирались вместе ходить в колледж, — не унималась Бонни. — А потом мы собирались вместе вернуться в Феллс-Черч. Домой. Мы все распланировали, чуть ли не с самого детского сада, — и вот теперь Елена опять стала человеком, и я решила, что теперь все будет как раньше, как должно быть. Но все никогда, никогда в жизни не будет так, как раньше, — ее голос стал тише, и она закончила полувздохом-полувсхлипом: — Получается так? — Это был риторический вопрос.
Мэтт и Мередит обнаружили, что смотрят друг на друга, пораженные остротой своей жалости и невозможностью утешить Бонни, которая обхватила себя руками и отшатнулась, когда Мередит попыталась к ней прикоснуться.
«Ну, Бонни есть Бонни: она любит устраивать представления», — подумал он, но прирожденная честность тут, же одернула его.
