Если на первое место поставить вопрос о сравнительной достоверности двух известий, относящихся к Крыму в 1223–1224 гг., то, конечно, предпочтение обеспечено за греческим сказанием. Не затрагивая пока вводных слов, предшествующих повествованию о войне сельджукского султана с Андроником Гидом, в ходе которой придается крупное значение помощи гения-покровителя Трапезунда св. Евгения, мы не можем не признать в изложении обстоятельств осады Трапезунда, равно как в ходе событий, много бытовых подробностей и местных вполне трапезундских намеков и указаний, которые придают этому рассказу вполне реальный характер свидетельства очевидца, хорошо осведомленного с предметом. Нельзя оспаривать основного положения, что южное побережье Черного моря находилось в то время в сравнительно большей зависимости от греков и латинян, чем от сельджуков. Весьма вероятно, что связь между северным и южным побережьем не прерывалась, будучи поддерживаема итальянскими торговыми судами, и что Трапезундская империя претендовала на то, чтобы зависимость Готских Климатов выражалась в посылке дани. Хотя корсарские набеги на черноморские берега не прекращались и, конечно, усилились при катастрофических событиях начала XIII в. и при монгольском продвижении к Крыму, тем не менее главное направление морских сношений и передвижений не выскользало из рук христианских народов. Это положение дел следует учитывать при обсуждении рассматриваемых известий. Восточный писатель, не имея точных сведений о положении дел на побережьях Черного моря и в желании не пренебречь сообщениями известий о крымских жителях, искавших спасения от монголов на морских судах, изложил свой взгляд на судьбу их согласно своим настроениям и симпатиям. Трапезундский писатель, хотя и осведомленный лучше о предмете, внес, однако, в описание того же обстоятельства, т. е. плавания греков, спасавшихся по Черному морю, политический и вместе патриотический элемент о дани, предназначенной для Андроника Гида, хотя в тогдашних обстоятельствах едва ли можно допустить такой способ внесения дани, как говорит писатель. По нашему мнению, оба эти известия, рисующие явления одинакового характера и того же самого времени и места, должны быть сопоставлены между собой и приведены к единой основной идее. Что касается того обстоятельства, что у восточного писателя идет речь о Судаке, у греческого — о Херсоне, то это видимое разноречие теряет на этот раззначение, потому что Судак, особенно у восточных писателей, доминирует над всеми городами Крыма, и даже самое море называется Судацким. Достаточно указать на дополнения и поправки у Тизенгаузена (с. 542–544), где сношения с Валахией производятся по морю Судацкому, где в договоре Михаила Палеолога с египетским султаном есть статья о купцах из земель Судацких, наконец, о послах из Египта в Золотую Орду «в эти края и на море Судацкое». Таким образом, термин «Судак» является в данном случае заместителем общего термина, относящегося к Крыму, и «Судацкий» равносилен слову Черноморский.
При общеизвестной скудости материала для истории Трапезундской империи мы не можем пренебрегать случайно попадающимися счастливыми исключениями, двумя-тремя на всем протяжении, содержание которых бросает яркий свет на некоторые отдельные стороны или отделы. Такое счастливое исключение представляет, между прочим, сокращенное сказание скевофилака Лазаря о чудесах св. Евгения. Этому сказанию мы обязаны тем обстоятельством, что о войне Андроника Гида с иконийским султаном в 1223 г. можем говорить не в общих чертах, а с известными подробностями. Эти последние касаются не только подробностей, какими вообще богаты жизнеописания святых или повествования о чудесах, т. е. подробностями, удовлетворяющими благочестивое настроение слушателя или читателя и вызывающими в нем чувство, но таких реальных черт, которые свойственны бытописателю, историку и географу. Ни об одном событии Трапезундской истории мы не обладаем такими реальными подробностями, как в этом вопросе; ни один военный поход и военное дело не обставлено такими многочисленными указаниями местных имен. Эти столь драгоценные для нас местные имена касаются прежде всего движения турецких отрядов на трапезундскую территорию и главных стоянок султана перед опасными ущельями и горными проходами, характеризующими вообще природу страны и объясняющими ее малую доступность для врага. Далее, когда повествователь переходит к осаде турками Трапезунда, к перемещениям стана неприятелей с одного места на другое в поисках более слабого и легче доступного пункта, мы снова имеем дело с прекрасным знатоком местной топографии, обозначающим положение сторон, имена церквей и монастырей, направление улиц, отношение их к морскому берегу, к окружающим город горным вершинам и, наконец, к стенам. Все эти преимущества нашего единственного источника в занимающем нас походе обязывают нас сообщить его в точном переводе.
«Во второе лето правления почившего благолепного царя Андроника Гида в 6731 от сотворения мира [1123 н. э.] султан Мелик, сын великого султана Аладина, вместе с упомянутым Гидом дали взаимную клятву и пришли к соглашению не вступать в войну, но жить обеим странам в мире, так чтобы живущее вокруг укрепленных мест население пользовалось спокойствием. Но соглашениебыло нарушено вследствие неправильного поступка Рейс-Хетума, губернатора Синопа, подчиненного султану. Начало военных действий вызвано следующим случаем. Нагруженное собранными с Херсона и городов тамошней Готфии суммами и другими взносами судно, на котором находились, как заведующий казенными сборами Алексей Пактиари, так и некоторые херсонские архонты, шло по направлению в нашу сторону с целью уплаты царю Гиду годичного взноса. Но по случаю бурной погоды корабль был прибит к Синопу. Названный губернатор разграбил это судно, завладев находящимися на нем суммами, а равно пленив всех вместе с корабельщиками; кроме того, послал против Херсона вооруженные суда и опустошил его окрестности. Когда в Трапезунде было о том получено известие, царь, приняв в соображение варварское нападение и видя в этом нарушение договора со стороны султана и весь убыток, нанесенный поступком губернатора Синопа, снаряжает флот против Синопа и направляет туда вооруженные отряды. Флот пристал у Карусы и опустошил всю прилегающую страну даже до Синопской гавани. Найденные в гавани корабли взяты, часть экипажа перебита, другая пленена. Родственники этих последних и начальники морских судов восстали против губернатора и осыпали его ругательствами. Не обращая внимания на недовольство начальников судов, он снаряжает послов для заключения мира. После длинных переговоров в обмен на Алексея Пактиари и на то судно, на котором были сосредоточены денежные суммы, трапезундские корабли весело возвратились домой, унося с собой и ту добычу, которая была взята с крымских городов».
«Иконийский же султан Мелик, немедленно узнав о том, почел дело не терпящим отлагательства и послал в Малатию, чтобы пригласить военных вождей, сам же двинулся в Эрзерум и стал собирать войско и скоро достиг крепости Кельцины. Осведомившись о том, и могущественный царь начал собирать войско и, соединив все подвластные отряды, вышел против врагов. Он укрепил узкие проходы и все в соседних областях, пригласил союзников с их войском от Сотирополя и Лазини до Инея — цвет молодежи, отборных, сильных. Но убедившись, что и варварское войско многочисленно, царь прибегает к Госпоже и Владычице всего мира и Спасительнице всего христианского народа, святейшей всех святых Богородице Златоглавой и великомученику Евгению, и все умоляют о помощи. «Султан же, миновав местность Катукий, между Байбуртом и Заилусой, расположился там лагерем и стал допытываться от жителей Байбурта о дороге, ведущей в Трапезунд. Они отвечали, что следует идти в обход Халдии, так как эта фема труднопроходима и имеет воинственное население. Но так как существовала тем не менее прямая дорога от знаменитого ущелья на Трапезунд, то султан избрал именно этот путь, приказал бить тревогу и отдал приказ, и в тот же день расположился у ущелья».
