— Да тут на целый полк солдат! — воскликнул Гордон, заранее предвкушая удовольствие.
— Мы и одни справимся, Пётр Иванович, — снова рассмеялась Наталья. Затем она лукаво скосила глаза в его сторону и спросила: — У вас что же, солдат в полку пирогами кормят?
— Ох, Наталья Кирилловна, вольно вам смеяться над нами, бедными!
И, положив себе на тарелку расстегай с рыбой, гость занялся им. Некоторое время оба молчали.
— Солдатам в казармах дают одну лишь похлёбку. Нашей братии тоже приходится пробавляться случайными доходами. Жалованьишко небольшое, и то медными деньгами: четыре копейки идут за одну серебряную монету. Я уже подумываю, как выбраться из России.
— Вот те на, Пётр Иванович! Или мы отпустим вас?
— И без вас нашлись доброхоты: не пускают. Как только проведал начальник Иноземного приказа, что хочу отъехать, велел выдать свидетельство для получения денег и соболей. Меня это рассердило, я отказался взять подарок. Вот когда они забегали вокруг меня! Прошу об отпуске — не дают...
— Они чего-то испугались?
— Ясное дело... Я же католик. Приехал из Польши и хочу вернуться назад. Уж не лазутчик ли я? Пригрозили Сибирью. Я испугался: в Сибири я ещё не живал!
— Вот и добро, что всё уладилось!
— Какое уж там добро! Видно, в Москве добру не бывать. Не прошло и дня — новая история.
— Ах, расскажите!
— Думаете, весело рассказывать? Ни в Швеции, ни в Польше не видел я такой тесноты и грязи, как в других квартирах на Москве. В иной клети смрад, как в хлеву. Иноземцам сдают каморки и содержат их не чисто. К этому прибавьте склонность к воровству, нередкие убийства. И, даже если хозяин не замечен в чём-то худом, с ним и часа не побудешь: бранится, как последний свинопас. А если в запой ударится — сам сбежишь с квартиры. Но если дашь деньгу — мигом утихомирится. Да разве можно давать повадку туземцам!
— И какая же история с вами приключилась? — напомнила Наталья.
— В прошлую субботу принесли мне указ очистить квартиру. Я тот указ порвал. Вдругорядь принесли — я снова порвал. В третий раз пришёл подьячий и с ним человек двадцать трубников[10]. Из окна мне было видно, как они дожидаются у дверей, пока их не позовут. Подьячий ко мне: «Извольте очистить квартиру!» Я отвечаю: «Покажи указ!» — «Не покажу! Ты разорвал два прежних указа, и нет тебе больше ничего». А я вижу, что приказа у него нет, и стою на своём: «До тех пор не очищу квартиру, пока не покажешь указ». Подьячий велит трубникам взять мой чемодан, а сам берёт полковые знамёна, что хранились у меня. Тогда я зову на помощь денщика и двух офицеров, и мы вместе сталкиваем подьячего и его трубников вниз по лестнице. Подьячий зовёт новых трубников, и они вновь поднимаются по лестнице с угрозой избить меня и моих помощников палками.
— Ах, бедненький! И как же вы спаслись?
— У нас было преимущество: мы находились наверху. Не мешкая, мы стали колотить их чем попало. Поднялся такой шум, что сбежались солдаты, напали на подьячего и трубников. Те бежать — солдаты не отстают. Прогнали их до самых Яузских ворот. Подьячий упал, вывалялся в грязи. А солдаты схватили его и ну волочить, да с колотушками. Как говорят в России, досталось ему на орехи.
Наталья смеялась, хлопая в ладоши, как девочка. Гордон заметил:
— Смешно-то оно смешно, да мне было не до смеха. На меня насели дьяки Посольского приказа, велели заплатить деньги подьячему — за бесчестье. Дал ему двух соболей. Говорят, мол, трубники-де тоже пострадали. Я отмолчался.
— Оно и ладно, что отмолчался...
— В Немецкой слободе особые порядки. Молчанкой дела не поправить.
Наталье вспомнились слова Матвеева: «В Немецкой слободе порядок в беспорядке». Она сказала об этом.
— Верно, — согласился Гордон. — У нас в Немецкой слободе свои законы.
Действительно, нигде не умели так обходить законы и так ловко дурачить полицейский надзор, как в Немецкой слободе. Всё было отдано на откуп десятским. Дело доходило до того, что владетельные люди слободы закрепощали беглых крестьян, принимали у себя для работы воровских людей. Десятские же следили лишь за внешней благопристойностью, чтобы не было поединков и драк. Поэтому, вопреки рапортам о тишине и порядке, оставалось много нераскрытых тайных убийств. Все понимали, что многие преступные деяния совершались из-за пьянства, ибо иностранные офицеры продолжали сквозь пальцы смотреть на то, что солдаты держат вино. Попытки изъять его ничего не давали: солдат заблаговременно извещали о «ревизорах», и вино успевали спрятать в другом месте. Наводившие порядок стрельцы были бессильны перед солдатами, связанными дружной спайкой.
Так понемногу в слободе формировалось особое внутреннее войско. Эти солдатские отряды изначально противостояли стрельцам. В солдатских отрядах не было присущего стрельцам вольного духа. Здесь предощущался тот казарменный дух, который был свойствен скорее прусской армии, ибо над солдатами стояли немецкие офицеры.
Когда впоследствии молодой Пётр примется создавать свои полки — Семёновский и Преображенский, он вспомнит устав солдатского войска в Немецкой слободе. Но, главное, рядом с ним будет Патрик Гордон, который быстро начнёт делать карьеру, станет генерал-аншефом и контр-адмиралом.
И не раз напомнит Наталья своему юному сыну о великой службе, которую сослужил Нарышкиным и особенно ей, Наталье, Пётр Иванович Гордон.
А всё началось с вольной беседы в гостиной.
Видя, что Наталья охотно слушает его истории, Гордон вспомнил ещё один случай. Стрелецкий капитан Спиридонов поймал однажды солдат на запрещённой игре в карты, а когда те запросили пощады, обложил их «данью». Гордон, под началом которого были эти солдаты, сделал Спиридонову строгий выговор с угрозой. Капитан с выговором не согласился. Гордон повалил его на землю и так отколотил дубиной, что он не вдруг оклемался. Началась история с жалобой капитана по начальству. Но когда полковник вызвал Гордона, тот «запёрся». Капитан обратился к боярину, возглавлявшему приказ, но и здесь Гордон продолжал «запираться» и тем выиграл дело.
Наталья засыпала Гордона вопросами. Она видела в нём героя-победителя, а его умение запираться в критические минуты жизни считала достойным похвалы. Гордон укрепил её в мысли: победителей не судят, сумей только выиграть дело и ты сам станешь судьёй.
Она словно забыла, что в положении капитана Спиридонова бывал её отец — стрелецкий капитан Кирилл Полуехтович Нарышкин. Её сердце и ум подчинились новым правилам жизни.
Глава 8 ГОСУДАРЬ ГНЕВАЕТСЯМосква полнилась слухами, что царь выбирает невесту. Говорили, что покойная царица Мария Ильинична была богомольной и к бедным людям радетельной. Какова-то будет новая государыня? Многие сочувствовали царю-батюшке. Каково-то ему выбрать себе супругу по «списку»? На слуху были известные и малоизвестные да и вовсе неведомые имена.
